Пожилая женщина чувствовала себя заброшенной и одинокой. У Романа Сауловича тоже были претензии к жизни:
— Детям я надоел своим ворчанием. А внукам — тем более. Какой им прок от старика?..
Пожилые люди решили жить вместе. Оба заметно помолодели. Стали лучше одеваться, чаще бывать в гостях. Недавно приобрели щенка и видеомагнитофон с кассетами.
Официально их брак не зарегистрирован.
— Зачем эти формальности, — говорят они, — когда все построено на доверии?..
Вот Наталья Р. Приехала с одиннадцатилетней дочкой. Номенклатурный муж остался дома.
Поначалу Наташа была совершенно обескуражена. Сняла квартиру в гнусной части Бруклина. Рыдала ночами до самого утра.
Затем устроилась на курсы. Приобрела какую-то мебель. Определила дочку в иешиву.
Мечтала встретить хорошего человека. Дала объявление в «НРС»:
«Ищу человека, который ценит литературу, живопись, природу, юмор…»
Ответа не последовало. Какой уж тут юмор…
Сейчас у Наташи есть друг. Ему двадцать один год. Беспечный юноша то и дело меняет профессию.
— Лет через пять он меня бросит, — говорит Наташа, — или через семь… Это неизбежно… Или, что еще страшнее, начнет ухаживать за моей дочкой. Это добрый, но легкомысленный и безответственный человек… Я счастлива. Но я ко всему готова… Официально выходить замуж не собираюсь. Я уже была замужем. Причем за человеком серьезным и добропорядочным. Который оказался трусом и приспособленцем… Хватит… Я благодарна судьбе за те минуты, которые провожу с любимым…
Вот господин К. Ему сорок девять лет. Подвержен тяжелому душевному заболеванию — вялотекущей шизофрении. Угрозы для окружающих не представляет. Госпитализации не подлежит.
Мечтает встретить любящую женщину. Пусть хотя бы совсем неприметную. Чтобы кто-то был рядом…
Вот Михаил и Джоан. Он — художник из Трускавца. Она — модная портниха, коренная американка. Познакомились в музее современного искусства. Через неделю поселились в Сохо.
Михаил то и дело летает в Хайфу к родителям. Джоан часто ездит в Олбани, к своим.
Порой они надолго расстаются. И неизменно съезжаются вновь.
Михаил говорит:
— Джоан — это чудо. Ни единой проблемы. Ни единой прочитанной книги. Ни единой минуты уныния. Море обаяния. Море секса. Море динамизма… Даже не знаю, женат ли я… Вероятно — женат… Дай Бог, чтобы это продолжалось вечно…
Вот Рита и Нортон. Она была студенткой МГУ. Познакомилась на выставке с молодым американским ученым. Через год они поженились. Рита давно мечтала вырваться из Союза.
Живут они в прекрасном районе. У них собственный дом.
Однако Рита считает брак неудачным:
— Дура я была, сумасшедшая дура! Увидела живого янки и голову потеряла. Не верила такому счастью.
Теперь жалею. Нортон, конечно, умница, блестящий экспериментатор. Человек, отдающий всего себя работе. Но вне работы он — пустое место. Черств, эгоистичен, занят исключительно собой. Живем мы скучно, замкнуто, однообразно. Экономим буквально каждый цент.
Я твердо решила уйти. Буду зарабатывать техническими переводами. А нет — пойду в магазин бусами торговать. В общем, не пропаду. К счастью, у меня нет детей. Нортону казалось, что это слишком дорого. Короче, детей нет. Хотя и это меня бы не остановило…
Казалось бы, разные судьбы. Совершенно разные люди. По-разному складываются их жизненные обстоятельства.
Эти люди учатся, торгуют, пишут книги, раскатывают мацу и воспитывают детей.
Но каждый прожитый день завершается в семье. И нет у обычных людей другой модели реального человеческого счастья…
Люди все еще женятся. Вопреки тревожным историческим прогнозам. Накануне третьей мировой войны. В преддверии надвигающегося апокалипсиса.
Люди женятся счастливо и неудачно, поспешно и осторожно, глупо и разумно.
Но ясно одно. Брак в эмиграции — не ловушка и не соломинка, за которую хватается утопающий. Здесь он стал тем, чем ему и положено быть. А именно, простите за банальность — добровольным и независимым объединением любящих сердец.
Потому что свобода — единственное оправдание нашего бегства. Не первое, не главное, не самое важное, а именно — единственное.
И еще. Хотя я допускаю, что в идее свободы заключен какой-то подвох, мы будем воспевать свободу как единственную надежду человечества.
КР НАШИ ДЕТИ ТАК БЫСТРО РАСТУТ…
Наши дети так быстро растут.
Я вспоминаю детские ясли на улице Рубинштейна. Белую скамью. Подвернувшийся задник крошечного ботинка…
Мы идем домой. Вспоминается ощущение подвижной маленькой ладони. Даже сквозь рукавицу чувствуется, какая она горячая…
Меня поражала в дочке ее беспомощность. Ее уязвимость по отношению к транспорту, ветру… Ее зависимость от моих решений, действий, слов…
Дочка росла. Ее уже было видно из-за стула. Помню, она вернулась из детского сада. Не раздеваясь, спросила:
— Ты любишь Брежнева?
До этого мне не приходилось ее воспитывать. Она воспринималась как ценный неодушевленный предмет. И вот — я должен что-то говорить…
Я сказал:
— Любить можно тех, кого хорошо знаешь. Например, маму, бабушку. На худой конец — меня. Брежнева мы не знаем. Хотя часто видим его портреты. Возможно, он хороший человек. А может быть, и нет…
— Наши воспитатели его любят, — сказала дочка.
— Вероятно, они хорошо его знают.
— Нет, — сказала дочка, — просто они воспитатели. А ты — всего лишь папа…
Наши дети так быстро меняются. Английский язык им дается легко. Они такие уверенные, независимые, практичные…
Мы были другими. Мы были застенчивее и печальнее. Больше читали. Охотнее предавались мечтам.
Мы носили черные ботинки, а яблоко считали лакомством…
Я рад, что нашим детям хорошо живется. Что они едят бананы и халву. Что рваные джинсы у них — крик моды.
Для того мы и ехали.
