предложила мне собирать эти деньги и отвозить Риду. Я, конечно, согласился.
У меня был список из двадцати шести фамилий. Я принялся за дело. Первое время чувствовал себя неловко. Но большинство участников мероприятия легко и охотно выкладывали свою долю.
Алексей Иванович Пантелеев сказал:
— Деньги у меня есть. Чтобы не беспокоить вас каждый месяц, я дам тридцать шесть рублей сразу. Понадобится больше — звоните.
— Спасибо, — говорю.
— Это вам спасибо…
Метод показался разумным. Звоню богачу N. Предлагаю ему такой же вариант. Еду на Петроградскую. Незнакомая дама выносит три рубля. Зайти не предлагает.
Мы стояли в прихожей. Я сильно покраснел. Взгляд ее говорил, казалось:
— Смотри, не пропей!
А мой, казалось, отвечал:
— Не извольте сумлеваться, ваше благородие…
У литератора Брянского я просидел часа два. Все темы были исчерпаны. Денег он все не предлагал.
— Знаете, — говорю, — мне пора.
Наступила пауза.
— Я трешку дам, — сказал он, — конечно, дам. Только, по-моему, Рид Грачев не сумасшедший.
— Как не сумасшедший?
— А так. Не сумасшедший и все. Поумнее нас с вами.
— Но его же лечили! Есть заключение врача…
— Я думаю, он притворяется.
— Ладно, — говорю, — мы собираем деньги не потому, что Рид больной. А потому, что он наш товарищ. И находится в крайне стесненных обстоятельствах.
— Я тоже нахожусь в стесненных обстоятельствах. Я продал ульи.
— Что?!
— Я имел семь ульев на даче. И вынужден был три улья продать. А дача — вы бы поглядели! Одно название…
— Что ж, тогда я пойду.
— Нет, я дам. Конечно, дам. Просто Рид не сумасшедший. Знаете, кто действительно сумасшедший? Лерман из журнала «Нева». Я дал в «Неву» замечательный исповедальный роман «Одержимость», а Лерман мне пишет, что это «гипертрофированная служебная характеристика». Вы знаете Лермана?
— Знаю, — говорю, — это самый талантливый критик в Ленинграде…
С писателем Рафаловичем встреча была короткой.
— Вот деньги, — сказал он, — где расписаться?
— Нигде. Это же не официальное мероприятие.
— Ясно. И все-таки для порядка?
— Вы не беспокойтесь, — говорю, — я деньги передам.
— Как вам не стыдно! Я вам абсолютно доверяю. Но я привык расписываться. Иначе как-то не солидно…
— Ну хорошо. Распишитесь вот тут.
— Это же ваша записная книжка.
— Да, я собираю автографы.
— А что-нибудь порядка ведомости?
— Порядка ведомости — нету.
Рафалович со вздохом произнес:
— Ладно. Берите так…
Конечно, уклонился я от этого поручения. Мои обязанности взяла на себя Тамара Юрьевна Хмельницкая.
Помочь Риду не удалось. Он совершенно невменяем…
Директор Кондрашев
Есть один документ, характеризующий наши литературно-издательские порядки. (Копия снята в Ленинградском обкоме.) Предыстория документа такова.
Вышла нашумевшая книга — «Мастера русского стихотворного перевода». Ей была предпослана статья Эткинда. Коротко одна из его мыслей заключалась в следующем. Большие художники не имели возможности печатать оригинальные стихи. Чтобы заработать на хлеб, они становились переводчиками. Уровень переводов возрос за счет качества литературы в целом.
Теперь читаем:
Клеветническое утверждение Е. Эткинда о характере развития нашей литературы в советский период во вступительной статье к книге «Мастера русского стихотворного перевода» не может не вызвать у меня возмущения.
Хотя с января 1968 года редакция «Библиотеки поэта» не подведомственна мне в смысле прохождения рукописей, но я, как руководитель отделения издательства, как коммунист, не имею права оправдывать себя юридическим невмешательством. Есть сторона политико-моральная, обязывающая каждого члена партии любыми средствами бороться за чистоту нашей идеологии.
Строгие административные меры, которые будут предприняты руководством издательства к людям, непосредственно допустившим антисоветский выпад Эткинда — это естественно, не главный вывод из случившегося, главное состоит в том, чтобы повысить в издательстве воспитательную работу в соответствии с решением апрельского Пленума ЦК КПСС, исключить малейшую возможность протащить в отдельных произведениях взгляды, чуждые социалистической идеологии нашего общества.
Чего можно ждать от издательств, если «ключевые позиции» в них занимают такие люди?..
В тени чужого юбилея
Летом 68-го года меня отыскал по телефону незнакомый человек. Назвался режиссером Аристарховым. Сказал, что у него есть заманчивое предложение.
Мы встретились. Режиссер производил впечатление человека, изнуренного многодневным запоем. (Что с готовностью и подтвердил.) Вид его говорил о тяжком финансовом бессилии.
Аристархов предложил мне написать сценарий документального фильма о Бунине. Приближался юбилей нобелевского лауреата.
Я позвонил моему бедствующему товарищу, филологу Арьеву. Вдвоем мы написали заявку на шестнадцати страницах.
Мы любовались своим произведением. В нем были четко сформулированы идейные предпосылки.
