не догадываемся о чудовищной катастрофе, которая случилась миллионы лет назад. Просто информация не успела дойти, хотя и несется со скоростью света.
- Очень образно, - оценил Люсин, мысленно сделав стойку. Ничем не выдавая своего интереса, он выслушал короткий рассказ о телефонном звонке неизвестного пока Пети, предложившего продать травник с печатью метра Макропулоса. Ценность сведений едва ли можно было завысить. Не говоря уже о том, что стало ясно, для чего Солитову спешно понадобились деньги, обозначилась еще одна неизвестная доселе нить.
- Когда вы виделись с Натальей Андриановной в последний раз? - Люсину прежде всего было необходимо прояснить общую диспозицию.
- Позавчера. Мы вместе возвращались из гостей. А наутро я уже вам звонил. - Баринович по-своему понял вопрос. - Но вас, к сожалению, не оказалось на месте... Надеюсь, мое сообщение не слишком запоздало?
- Ни в коей мере, - Люсин задумчиво покачал головой. - В самый раз. Большое спасибо, Гордей Леонович. А Наталья Андриановна молодец, что надоумила вас! Не премину высказать ей благодарность.
- А может, не надо?
- Это еще почему?
- Видите ли, - Баринович смущенно замялся. - Я далеко не уверен, что вы этим доставите ей удовольствие. Наталья Андриановна женщина исключительной деликатности. Очевидно, у нее были причины настаивать на том, чтобы я сам рассказал вам обо всем. Вернее, не причины как таковые, а психологически точное ощущение того, что подобает, а что по тем или иным причинам неприемлемо. Вы меня понимаете?
- Пожалуй, - согласился Люсин. - Вероятно, вы правы.
Баринович все острее будил его любопытство. Наивная распахнутость естественно сочеталась у него с углубленной чуткостью и широтой мысли.
- Петю этого вы хорошо знаете? - Владимир Константинович зашел с другой стороны, хоть его и покоробила примитивная обнаженность вопроса. Уж очень по-милицейски выходило, в худшем, разумеется, смысле. Тем более что имя книжника вырвалось у Гордея Леоновича определенно ненароком.
- Я бы сказал, давно, - мягко поправил Баринович. - Одно время он поставлял мне необходимые для работы книги. Это лучший знаток библиографических редкостей, какого я знаю.
- Постарайтесь понять меня правильно, - затаенно страдая, воззвал он к разуму собеседника, - мне нужны более подробные сведения: фамилия, адрес, можно телефон... Нет-нет! - предвидя реакцию, Владимир Константинович протестующе воздел руку. - Я не произношу слово 'спекулянт', хоть оно и просится на язык, и вообще, даю честное слово, мне нет никакого дела до побочных занятий вашего знакомого. Он интересует меня только в связи с Георгием Мартыновичем. Исключительно!
- Понимаю вас, - наливаясь краской, опустил голову Баринович. - Но позвольте не отвечать. Я должен хорошенько обдумать.
- Я вас тоже глубоко понимаю, Гордей Леонович. Если есть внутренние препятствия, лучше вообще снять проблему. Целиком. Как говорится, замнем для ясности, - Люсин взмахом развеял воображаемый дым.
Он мог позволить себе этот красивый жест. Книжник такого класса, да еще имя названо, не долго останется неизвестным. Бариновичу, при всем его уме, и невдомек, как это поразительно просто. Времени жаль и лишних усилий, но чем не пожертвуешь ради главного.
- Ценю ваш такт, - без тени иронии Гордей Леонович приложил руку к сердцу.
- Помните у Ильфа? 'Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу, у кого ты украл эту книгу', - пошутил Люсин, задержав взгляд на истрепанных корешках. - Или это они вместе с Петровым?..
- Честно говоря, не помню, - улыбнулся Баринович. - Я давно преодолел соблазн перечитывать. На новинки и то времени не хватает. Едва успеваю следить по специальности... Когда писал поэму 'Шестнадцатый век', так вообще к книгам не прикасался. Мешает чужое, навязывая свой строй. Противоестественно застревает в зубах.
'Неужто поэт? - поразился Люсин, повторив про себя фамилию, но не встретил отклика. - Может, под псевдонимом? Он, очевидно, не сомневается, что я все про него знаю! Господи, стыд-то какой! Сижу дурень дурнем...'
- Вам иначе и нельзя, - заметил он с видом знатока. - Реконструкция времени, как вы это точно сказали...
- Я так сказал? По-моему, мы говорили с вами о воссоздании прошлого, к чему оба в той или иной степени причастны. Но реконструкция времени это действительно хорошо!
- И какого времени! Век Парацельса! - Люсин, который при всем желании не мог припомнить к случаю никого, кроме Ивана Грозного, обрадовался тому, что великий ятрохимик вновь оказался кстати. - Боюсь, что без вашей поэмы мне в наследстве Георгия Мартыновича не разобраться.
- Поэма вам вряд ли пригодится, тем более что она еще не издана. А так, пожалуйста, я к вашим услугам. Чем смогу - помогу.
- Тогда, если позволите, давайте начнем по порядку. Иначе мне трудно будет освоиться. Уж так я устроен.
- Пожалуйста, как вам больше нравится.
- Суть в том, Гордей Леонович, что у каждого ремесла свой набор приемов. Мне, чтобы правильно ориентироваться, необходимо проникнуть в мир интересов Георгия Мартыновича, сжиться с обстановкой, наконец, научиться читать все эти алхимические криптограммы. Ведь в его записях, извините, сам черт ногу сломит!
- Ишь чего захотели!
- Что? Слишком много на себя беру?
- Определенно, - кивнул Баринович. - Вы даже не представляете себе, как много. Этому нужно учиться всю жизнь. Причем не просто учиться. Надо еще и любить, и чувствовать прелесть, и получать удовольствие. Возможно ли разобраться в поэзии без любви? В букете изысканных вин без трепета наслаждения?
- О таких эмпиреях я даже не мечтаю, - Люсин обезоруживающе, с простоватой хитрецой ухмыльнулся. - Мне лишь бы по ходу дела разобраться. В самых общих чертах... Характер последних химических опытов, причина взрыва, галлюциногены, токсичность и тому подобное. Войдите в мое положение!
- Давайте попробуем, - Баринович пожал плечами. - Хотя, боюсь, что и мне подобный орешек окажется не по зубам. Георгий Мартынович иногда нарочно зашифровывал записи.
- Зачем?
- А просто так, из любви к искусству. Вы вот говорите, что хотели бы вжиться в образ, в обстановку и все такое. А он? Ему-то это было куда важнее! Облик эпохи, ее пророческий символизм. Не только златоделы и врачеватели берегли свои записи от чужого глаза, но и такие титаны мысли, как Леонардо. Его кодекс, хранящийся в коллекции Хаммера, написан, например, в зеркальном отображении. Одной тайнописи, очевидно, показалось недостаточно. Величайший из гениев, судя по всему, с одинаковой ловкостью писал и слева направо, и справа налево. Расшифровщикам, прежде чем приняться за работу, пришлось обучиться такой манере письма. Насколько я знаю, Георгий Мартынович овладел герметической символикой по ходу дела. Пытаясь воссоздать рецептуру чудодейственных эликсиров, он перелопатил такую груду чернокнижной писанины, что волей-неволей стал разбираться во всевозможных тонкостях. Неудивительно, что ему порой хотелось слегка поиграть в эту увлекательную премудрость. Я его вполне понимаю.
- Значит, мне тоже предстоит окунуться во мрак средневековья, невесело пошутил Люсин.
- Да бросьте вы! - досадливо отмахнулся Баринович. - Какой еще мрак? Совершенно нелепое, хотя и очень распространенное заблуждение, доставшееся нам в наследство от Ренессанса. Только теперь мы начинаем прозревать, как подвело нас бездумное почитание авторитетов. Покойный академик Конрад едва ли не первым попытался сорвать позорный ярлык с чела великой исторической эпохи. Вдумайтесь хорошенько, не уставал твердить Николай Иосифович, могло ли средневековье быть сплошным адом, в котором человечество пробыло тысячу лет? Право слово, абсурд. Думать так - значит прежде всего
