В плену грез

этого ничтожного шанса он не дал ей.

Адам старался не причинить ей боль, потому что ему самому было больно. Он просто говорил правду, ему хотелось, чтобы она ушла и дала ему возможность вернуться к работе.

В конце концов она была вынуждена уйти, чтобы не выглядеть в его глазах полнейшей дурой. Она попрощалась с ним, он ответил тем же. Она вышла, не прикрыв за собой дверь, но он даже не оглянулся ей вслед и не встал, чтобы закрыть за ней дверь. Ей только был слышен стук его машинки, который становился все тише по мере того, как она все дальше уходила от Сторожки лесника.

Ее посещение даже не прервало ход его мыслей. Он отмахнулся от нее, как от надоедливой мухи, которая села ему на руку. Отмахнулся и тотчас же забыл о ее существовании.

Либби дала волю слезам. Она бежала до тех пор, пока не споткнулась о кочку и не упала со всего размаха вниз головой. Ее нейлоновые чулки порвались в нескольких местах, а на коленях появились царапины от веток ежевики. Она сидела, сгорбившись, на траве, и слезы продолжали бежать ручьями по щекам. Затем она вытерла их тыльной стороной ладони и медленно поднялась на ноги.

Все, что у нее осталось, — это гордость. Это было слабым утешением, но она не даст Адаму больше повода, чтобы он смотрел на нее с таким же презрением, как это было сегодня. Либби обладала твердым стержнем, который доселе ей не приходилось испытывать на прочность.

Эми вся была в ожидании и тревоге. Либби сообщила безо всякой преамбулы:

— Адам возвратился в Сторожку лесника.

— Неужели?

— И он не захотел видеться со мной.

Эми должна была бы почувствовать облегчение, но вместо этого гневно воскликнула:

— Что это он о себе вообразил? Кто он такой? Мне плевать на то, что он написал книжку, он все равно недостоин даже того, чтобы завязывать шнурки у тебя на туфлях. Ты еще хорошо отделалась. Что бы там ни говорили, но я считаю, что ты легко отделалась.

Либби обняла ее за талию и на мгновение прижала ее к себе.

— Ты просто прелесть, Эми. Только жаль, что не могу с тобой согласиться.

Новость о возвращении Адама Роско моментально облетела всю округу. Стоило ему только зайти в булочную за хлебом, и каждому последующему посетителю передавалась эта весть. Никогда прежде в Вутон-Хэе не было собственных знаменитостей. Самым реальным претендентом на это звание был один убийца, на которого также претендовала одна деревушка, милях в трех отсюда. Но это было совершенно другое.

Эта книга приобретала известность. Несколько критиков посвятили ей хвалебные отзывы. Кроме того, Адам выступил по телевидению, после чего, стоило ему только пожелать, он мог получить доступ в любой магазин в любое время дня и ночи. Не прошло и месяца после его возвращения, как он стал другом всех и каждого — как это и предсказывал Грэм Мэйсон.

Либби тоже не сидела дома.

До того как появился Ян, у нее было множество друзей, большинство из которых по-прежнему были рядом. Эти приятные молодые люди вносили определенное разнообразие в ее жизнь. Список ее поклонников возглавлял Дон Фаррелл — статный молодой человек с каштановыми волосами, карими глазами и черными бровями, которые изгибались дугой, когда он улыбался. Ей в нем нравилось почти все. С ним было интересно. Это был исключительно увлекающийся и чрезвычайно добрый малый, который мог заставить ее от души смеяться.

Как, например, сегодня вечером, когда она принялась за обустройство спальни, которой никто не пользовался. Либби стояла на высокой стремянке, когда Эми открыла ему дверь, и она предупредила его сверху:

— Не дотрагивайся до стремянки. У меня не кружится голова до тех пор, пока я могу убеждать себя, что стою на чем-то прочном, наподобие камня. Достаточно одного лишь толчка, чтобы я упала!

— Это похоже на обещание, — улыбнулся он ей, и она рассмеялась.

— Ты думаешь, я дурачусь?

— Давай, — пригласил он, — падай. — Положил руки на лестницу, и Либби скатилась вниз, в мгновение ока оказавшись на нижней ступеньке. Она поглядела на него снизу вверх и улыбнулась. — Бедняжка, — произнес он с притворным сожалением и дотронулся до локона ее волос, окрашенного белой краской, — ты поседела.

…Она бежала через вырубку навстречу Адаму.

— Пойдем, посмотришь. Я боялась, что мне придется уйти, а мне хотелось быть здесь, когда ты увидишь это.

— Что бы это ни было, — шутливо заметил он, — но, похоже, в результате твои волосы стали седыми. — И они отправились назад, к сторожке, держась за руки.

— Не выходи замуж за Яна, — попросил он, — потому что я люблю тебя, я люблю тебя…

Воспоминания были повсюду, застыв в ожидании, чтобы в любой момент навалиться на нее. Порой было достаточно одного слова, цвета, чего угодно, чтобы вызвать их. Даже запах краски напоминал ей о нем. Она больше не была ни разу в Сторожке лесника. Они бродили с Каффой по холмам так близко от этого места, что ей приходилось удерживать его. Но каждый раз она поворачивала назад задолго до того, как подходила к вырубке.

Сегодня вечером ей помогал Дон, который снял пиджак и одолжил у Эми большой черный передник, который та достала неизвестно откуда. У него была хорошая рука, правда, в углах получалось не так аккуратно, как у Либби. Это был хороший человек с широким кругозором.

— Этот дом должен задавать тон, — заметил он.

— Должен, — согласилась Либби.

— Это изумительный старый дом, но когда-либо задумывалась над тем, что тебе больше нравится что-нибудь попроще, поменьше?

— Раз по десять в день. — Она только надеялась, что он не предложит бунгало на двоих, поскольку это предложение автоматически означало бы конец их дружбы. Ей нравился Дон, нравились все парни, с которыми она встречалась, но ни одному из них не удавалось заставить ее забыть Адама.

В течение дня она находила для себя занятия каждую минуту и уставала так, что засыпала крепким сном, едва добравшись до постели, однако редко этой усталости хватало до утра. Поэтому она просыпалась посреди ночи, и одиночество наваливалось на нее, подобно крыльям огромной черной птицы. После этого ей не часто удавалось заснуть снова. Иногда она читала вплоть до самого рассвета, когда нужно было уже вставать. Спускалась на цыпочках по лестнице и шла на кухню, чтобы вскипятить молоко или сделать сандвич, не желая ни того, ни другого, но нуждаясь в том, чтобы занять чем-нибудь руки и мозг.

Это ночью она проснулась, как обычно, открыла окно и вдохнула холодный морозный воздух, который отдавал торфяником. Она поежилась от мороза, но постояла немного у открытого окна, ухватившись за оконную раму, выглянула вниз. Было полнолуние, но луну то и дело закрывали ползущие по небу облака, так что сад то был окрашен в серебристый цвет, то пропадал во тьме, создавая иллюзию перемены декораций и смены сцен. Можно было вообразить, что кто-то стоит под кедром. Но там никого не было. Вглядевшись повнимательнее при свете луны, можно было увидеть, что это просто тень, а не субстанция. Но если полуприкрыть веки, можно было убедить себя, что там кто-то есть.

Она уперлась подбородком в сложенные на подоконнике руки и смотрела вниз.

А если представить, что это Адам, который вдруг окликнет ее? Она сбежала бы к нему вниз, несмотря на темноту и холод. Однажды он ожидал ее в темноте, и она вместо себя послала Яна. О, конечно, для этого были веские причины. Но на следующий день или через день она могла бы выбрать время, чтобы встретиться с ним. Она не боролась, даже не попыталась. Она оттолкнула любовь Адама, а сейчас было уже слишком поздно. Она может звать ее назад вплоть до самой смерти.

Каждый раз, встречаясь с Адамом, она осознавала это, а последний раз был наиболее тяжелым. Дон пригласил ее на танцы в гольф-клуб. Либби всегда туда ходила. Она не играла в гольф, зато ее дядя обожал эту игру, равно как и многие ее друзья. Это были ежегодные соревнования, после которых состоялся вечер танцев.

На этот раз дядя Грэй в этом мероприятии не участвовал: он уехал по делам с ночевкой. Либби