войны Японии в настоящий момент, когда враг еще не изгнан с территории СССР, а народное хозяйство СССР переживает максимальное напряжение…
Наша общественность вполне сознает, что объявление состояния войны с Японией со стороны СССР ослабило бы сопротивление СССР гитлеровским войскам и пошло бы на пользу гитлеровской Германии. Мы думаем, что главным нашим общим врагом является все же гитлеровская Германия…»
Конечно же, решающее значение имел второй аргумент — относительно неразумности в данный момент (в условиях критической ситуации на советско-германском фронте) ввязываться в войну на Дальнем Востоке. Зная характер сталинского режима, трудно поверить в значение таких обстоятельств, как соблюдение норм международного права и общественное мнение (его-то в СССР как раз и не имелось). Тем не менее президент США с пониманием отнесся к позиции советского правительства, однако надежд, связанных с использованием советской военной мощи против Японии, естественно, не оставил. Позиция Сталина изменялась в соответствии с событиями на европейском театре военных действий. Уже 20 декабря 1941 года в беседе с британским министром иностранных дел А. Иденом он был менее категоричен в обсуждении этого вопроса. В частности, он отметил: «Если СССР объявил бы войну Японии, то ему пришлось бы вести настоящую, серьезную войну на суше, на море и в воздухе. Это ведь не то что декларация войны, которую Японии могла бы объявить Бельгия или Греция. Стало быть, Советское правительство должно тщательно учитывать свои возможности и силы. В настоящий момент СССР еще не готов для войны с Японией. Значительное количество наших дальневосточных войск в последнее время было переброшено на Западный фронт. Сейчас на Дальнем Востоке формируются новые силы, но потребуется еще не меньше четырех месяцев, прежде чем СССР будет надлежащим образом подготовлен в этих районах. Было бы гораздо лучше, если бы Япония напала на СССР. Это создало бы более благоприятную политическую и психологическую атмосферу в нашей стране. Война оборонного характера была бы более популярна и создала бы монолитное единство в рядах советского народа». Затем он прибавил, что был бы готов возобновить разговор на тему дальневосточной ситуации весной 1942 года.
Кроме всего прочего, такая позиция Сталина являлась частью дипломатической игры, входе которой он намеревался добиться от союзников открытия второго фронта в Европе. Что же касается названной Сталиным даты (весна 1942 года), то вряд ли Москва в тот момент могла всерьез помышлять об объявлении войны Японии, лишив тем самым себя возможности активно использовать на советско-германском фронте сибирские и дальневосточные дивизии. Их поддержка, кстати, оказалась очень важной во время Сталинградской битвы.
Что касается Японии, то ее действительно следовало опасаться. По донесениям нашей разведки, вооруженные силы этой страны на советской границе постепенно наращивались. Так, в директивах Императорской ставки перед Квантунской армией ставились следующие задачи: «В соответствии со складывающейся обстановкой осуществить усиление подготовки к операциям против России; Быть в готовности начать боевые действия весной 1942 года».
После победоносного завершения Сталинградской битвы открытие второго (для Советского Союза) фронта на Дальнем Востоке стало рассматриваться в качестве реальной задачи. На Тегеранской конференции в 1943 году впервые прозвучало обещание Сталина оказать помощь союзникам в борьбе с Японией, но только через шесть месяцев после окончания войны в Европе. Это обязательство было подтверждено и после высадки англо-американских войск во Франции в июне 1944 года. В послании Черчиллю Сталин сообщал: «Что касается Японии, то наша позиция остается той же, что и была в Тегеране».
Теперь о территориальных интересах Советского Союза. 14 декабря 1944 года при встрече с послом США А. Гариманом Иосиф Сталин изложил желание Советского Союза получить Южный Сахалин и Курильские острова. Но необходимо отметить, что эти территориальные притязания СССР вполне можно трактовать как стремление вернуть земли Российской империи, переданные Японии после поражения в русско-японской войне 1904–1905 годов. Ф. Рузвельт против этих намерений не возражал. Не оспаривал восстановление советских прав на Южный Сахалин и Курильские острова и У. Черчилль, который заявил: «Мы будем рады видеть русские суда в Тихом океане и одобряем восполнение потерь, понесенных Россией в русско-японской войне». 11 февраля 1945 года на Ялтинской конференции было подписано соглашение между союзниками, в котором говорилось: «Претензии СССР должны быть, безусловно, удовлетворены после победы над Японией». В соответствии с планом, одобренным еще 28 сентября 1944 года, в войне с Японией перед СССР ставилась задача «прервать транспортную связь между японской метрополией, и Азиатским континентом; разгромить японские войска в Маньчжурии и уничтожить их авиационные части и соединения; обеспечить господство в воздухе над Южным Сахалином и Хоккайдо».
Таким образом, решение Советского Союза о вступлении в войну с Японией в сентябре 1945 года не было конъюнктурным. Ему предшествовали 5 лет сложных межгосударственных переговоров союзников по антигитлеровской коалиции. Вторжение советских войск на территорию, которую контролировали японцы, произошло бы независимо от того, были бы сброшены атомные бомбы на японские города или нет.
Второе завоевание Литвы
То, что война закончилась 9 мая 1945 года, — общеизвестная истина. Но какая война? Великая Отечественная или Вторая мировая? В то же время заблуждаются те, кто считает, что в этот период в Советском Союзе воцарился мир. На самом деле продолжалась другая война — война народов СССР за свою независимость. Вплоть до середины 50-х годов оказывалось сопротивление Советской власти в Украине и Прибалтике, о чем официальная советская пропаганда предпочитала умалчивать. Информация ограничивалась сообщением о том, что 28 января 1945 года было закончено освобождение Литвы от немецких захватчиков. Ни слова не говорилось о начале упорной борьбы части литовцев с войсками НКВД и регулярными частями Красной Армии.
Начиналась эта борьба еще до «советского освобождения», когда из распущенных немцами весной 1944 года военных подразделений, сформированных из представителей местного населения, создавались партизанские отряды, общая численность которых составляла более 8 тыс. человек. Летом того же года перед этими соединениями была поставлена невыполнимая задача — остановить приближающиеся советские войска на литовской границе. Абсурдность такого задания понимали члены созданного в 1943 году Главного комитета освобождения Литвы (ВЛИК), которые со вступлением Красной Армии в пределы Литвы призывали народ к пассивной форме сопротивления. Вот воспоминания одного из членов ВЛИК: «Было ясно, что Советский Союз во второй раз оккупирует Литву. Мы понимали, что вооруженное сопротивление наступающей огромной армии было бы бессмысленным кровопролитием. Поэтому мы незамедлительно написали обращение к литовскому народу, призывая не оказывать вооруженное сопротивление Красной Армии, а перейти к пассивному сопротивлению — противиться мобилизации в армию, скрываться до окончания войны».
Пассивное сопротивление оказалось неэффективным, и уже осенью 1944 года отряды партизан вступают в вооруженную борьбу с войсками НКВД. Время от времени эта партизанская война становилась настоящей широкомасштабной войной, с огромными потерями с обеих сторон. О размахе сопротивления свидетельствует численность партизанских отрядов, в которых к весне 1945 года насчитывалось уже около 30 тыс. бойцов. Всего за эти годы порядка 70–80 тыс. человек прошло через партизанские отряды. В некоторых районах они состояли из нескольких сотен бойцов, а иногда в их состав входила даже кавалерия.
Значительную роль в организации вооруженного сопротивления играла Литовская армия свободы (ЛЛА), которая была сформирована еще в период пребывания в Литве немцев и славилась сотрудничеством с ними. Ее члены проходили обучение в Германии, а позже стали наиболее боеспособным ядром сопротивления. Социальный состав партизанских отрядов был довольно пестрым, однако 4/5 всех бойцов были крестьянами. Вероятно, это обстоятельство позволило советскому правительству Литвы утверждать, что партизанское движение в стране есть не что иное, как осуществление «черных кулацких замыслов». Однако наиболее мощное сопротивление развернулось в южных районах Литвы, где проживали преимущественно бедные крестьяне.
