длинноногий паж в зеленых чулках и по знаку кардинала зажег свечи.
Ришелье блаженно потянулся, стряхнул с атласного шлафрока вылетевшую из камина снежинку пепла, поправил красную крохотную скуфейку и глянул в венецианское зеркало. Его редкие белесые волосы явно требовали завивки, да и миниатюрную седую бородку не мешало немного подправить. Придется отдать завтрашнее утро куаферу[9]. Как-никак, а вечером парижский парламент дает ежегодный бал.
Лицо кардинала нахмурилось, уголки узких губ заострились. Он увидел в зеркале, что у скрывающего дверь гобелена стоит францисканский монах в серой, подхваченной веревкой рясе и сбитых сандалиях на босу ногу.
Отец Жозеф, как обычно, вошел совершенно бесшумно. И сотый раз Ришелье поймал себя на том, что испытывает в присутствии капуцина странную скованность, какое-то гадливое опасение. И это чувство было подобно тому безотчетному ощущению, которое вызывает близость затаившейся змеи.
Ришелье с минуту всматривался в темное, изрытое оспой лицо отца Жозефа, которого называли заглазно «серым преосвященством» и «тенью кардинала».
И это была правда. Отец Жозеф был его тенью. И ведь чем ярче сияет солнце над человеком, тем чернее становится тень.
Отец Жозеф поймал в зеркале настороженный взгляд кардинала и наклонил голову. Мелькнула свежевыбритая тонзура.
– А, это вы, дорогой Жозеф? – С наигранной живостью Ришелье повернулся на каблуках. – Как всегда вовремя. – Он повернул кресло боком к камину и сел, поставив ноги на скамеечку, под которой устроилась свернувшаяся в пушистый ком кошка.
Не ожидая приглашения, отец Жозеф взял стул и подсел к кардиналу. Кошка встрепенулась, недовольно мурлыкнула и прыгнула кардиналу на колени. Ришелье приласкал и успокоил ее.
– Что скажете? – спросил он, легонько щекоча теплое кошачье ухо.
– Есть новые сведения о завещании Нострадамуса, монсеньор.
– Я ничего не слыхал о таком завещании. Разве оно есть?
– Нострадамус сделал предсказание на сто лет вперед, В частности, он предсказал, что…
– Я не интересуюсь предсказаниями…
Быстрые, чуть косящие глаза отца Жозефа нетерпеливо сверкнули.
– Но великий астролог оставил наследство…
– Вот как? И большое?
– Да, монсеньор. Огромное. Неисчислимое.
– Неисчислимых капиталов не бывает. На то и существует у нас сюринтендантство. Сколько?
– Это не деньги, монсеньор.
– Что же? Предсказания грядущих событий? За это я не дам и одного су.
– Нет, монсеньор, не предсказания. – Отец Жозеф медлил, сросшиеся над переносицей лохматые брови недовольно дрогнули. – Наследство Нострадамуса – власть над видимым миром и миром невидимым. Это долголетие, монсеньор. Возможно, даже бессмертие.
– В самом деле? – Ришелье сухо рассмеялся. – Судьба видимого мира в этой руке. – Он крепко сжал костлявый кулачок и сунул его монаху под нос. – Над миром невидимым властен только Бог, а бессмертие – враки. Если Нострадамус знал такой секрет, то отчего же не испробовал на себе? Разве прах его вот уже много десятилетий не покоится в земле? Что скажете на это, Жозеф?
– Вы, как всегда, правы, монсеньор. Быть может, наследство чернокнижника и не стоит внимания, но все дело в том, в чьи руки оно попало…
– Договаривайте!
– Известно, что у Нострадамуса были магические четки, сделанные из индийских самоцветов, которые именуют «глаз тигра» за свое поразительное сходство с глазами оных хищников. – Отец Жозеф покосился на блаженно урчащую кошку.
И словно почувствовав это, животное приоткрыло сверкнувшее золотым пламенем око.
– Мне рассказывали об этих четках, на которых каббалистическими знаками была вырезана какая-то чушь.
– Секретная формула, монсеньор. Причем только на одной четке, седьмой от конца.
– Знаю, знаю, – кардинал небрежно махнул рукой. – Сказки для малых детей. Кому же досталось это сокровище?
– Клоду де Ту, монсеньор.
– Клоду де Ту? Кажется, мне знакомо это имя. Кто он, Жозеф?
– Монсеньор должен помнить этого шевалье по некоторым событиям, имевшим место сразу же после переговоров с Испанией.
– Так вот он кто! Ну конечно, Жозеф, я помню. Волокита и заговорщик! Как же! Дамский любезник и опасный смутьян в одном лице. Почему он не попал тогда в тюрьму, Жозеф? Что спасло его от эшафота на Гревской площади?
– Вашему преосвященству было не до него.
– Вы хотите сказать, что я просто забыл о нем?
– В то время нам было не очень удобно задеть отцов-изуитов.
– Де Ту – иезуит?
– Более того… Фаворит генерала ордена.
– Это ничего не значит. Если он опасен…
– Фаворит прежнего генерала, монсеньор.
– Тем паче.
– Но шевалье состоит в чине провинциала. Он испанский гранд и родственник герцога Медины.
– Какого Медины? Медины-Сели или Медины-Сидонии?
– Медины-Сели, монсеньор.
– Это не спасает, Жозеф, вы хорошо знаете. Будь он хоть принцем крови… Так он опасен?
– Несомненно, – жестко отрезал отец Жозеф. – А своим положением в ордене и связями в Эскуриале опасен вдвойне.
– Тогда устраните его, и дело с концом… Но послушайте, Жозеф! – Ришелье всплеснул руками. – При чем здесь четки Нострадамуса?
– Вы не желаете слушать о тайнах, монсеньор.
– Не желаю слушать о тайнах? Да я только то и делаю, что занимаюсь ими! Тайные заговоры, тайные интриги… Я защищаю от них Францию, сударь!
– Здесь иная война, монсеньор. Она не в сфере политики.
– Тогда вы правы, Жозеф, черная магия меня действительно не занимает.
– А алхимия, монсеньор?
– Алхимия – другое дело. Это наука о природе. Но, насколько мне известно, еще никто не научился превращать металлы и не добыл философский камень, дарующий ясновидение и бессмертие. И при чем здесь астролог Нострадамус?
– Есть в Сорбонне один студиозус, говорят, способный алхимик. У него крохотная лаборатория в Ситэ, недалеко от Нотр– Дам. Ежели монсеньору будет угодно, я прикажу доставить его сюда. Он может рассказать много любопытного: и о четках Нострадамуса, и о Красном льве алхимиков, и о похождениях некоего друга герцогов Медина-Сели и Альба…
– Давайте его сюда, Жозеф, этого вашего студиозуса. – Ришелье схватил колокольчик, но не позвонил и медленно, словно о чем-то раздумывая, поставил на каминную доску. – Очевидно, мне предстоит услышать интересную историю?
– О да, монсеньор! Весьма интересную.
– И конечно же, про чудеса?
– Про чудеса, монсеньор.
– Тогда я предпочитаю увидеть молодого алхимика в более привычной для него обстановке… Ну, скажем, в лаборатории. Быть может, там я буду более склонен поверить в чудо, чем у себя в кабинете. Вы сможете найти логово студиозуса?
