сотовый в любое время. Вот номер моего домашнего телефона…»
— Черт побери, мама! Я не могу поверить. — Эйдан похлопал карточкой по лбу. — Но что это за цифра в последнем номере? Семь или один? Я не могу понять почерк!
Кэт засмеялась:
— Он такой же кривой, как и твой.
— Где мне искать этот чертов Персуэйшн, Западная Виргиния?
— Это там, где я выросла.
Улыбка Эйдана померкла, он отложил карточку в сторону.
— Это еще одна деталь, о которой ты мне солгала. Ты всегда говорила, что выросла в Мартинсбурге.
— Да. Но сейчас, наконец-то, я могу говорить правду.
Эйдан запихнул визитку в передний карман джинсов и покачал головой.
— О чем еще ты наврала мне, мама? — Он положил руки на стол, его губы скривились в саркастической улыбке. — Ты иностранка? А может, ты на самом деле мужчина? А твое имя — Кэтрин Тернер — настоящее?
— Ах, да…
— Только не это.
— Кэтрин Кавано. Я взяла фамилию Филлис, и не потому, что она была дальней родственницей, как я говорила тебе, а потому, что я не хотела, чтобы меня нашли. Я хотела защитить тебя.
Эйдан спал с лица.
— Постарайся понять, милый.
— Так мое настоящее имя — Эйдан Кавано?
— Это как ты решишь. Можешь взять фамилию Боланд, как у твоего отца.
Эйдан медленно покачал головой, в глазах появилась печаль.
— О чем ты думала, мама? Неужели надо было врать мне со дня моего рождения? От кого ты хотела защитить меня?
Кэт не хотела плакать. Чего только не пришлось вынести ей за эти годы, однако Эйдан ни разу не видел, чтобы она пала духом. Она уже начинала думать, что напрасно не позволяла ему видеть, как ей приходится бороться с обстоятельствами.
— Ну, что я думала… Я надеялась… Я просто хотела защитить тебя от… — Кэт подавила всхлипывания. — От того, что случилось со мной, черт возьми! От того, кто отказался от меня, от того, кто вышвырнул меня прочь, на улицу, когда я забеременела, а ведь мне было шестнадцать лет!
Эйдан нахмурился.
— Прости меня, если я приняла неправильное решение, но в тот момент я могла поступить только так. Я думала, что поступаю тебе во благо.
Линию рта Эйдана вновь исказила печаль, он поднялся.
— Нет, мама, это не так.
— Отлично. Мы поговорим об этом позднее, когда ты остынешь. — Кэт тоже поднялась со своего места. — Тебе нужны деньги на эту неделю? — Она потянулась к сумочке, однако Эйдан положил руку на ее запястье.
Она взглянула на него. Боль проскальзывала во всех чертах его красивого лица.
— Мне ничего от тебя не нужно, мама, — сказал он мягко. — Ты и так достаточно постаралась.
Эйдан повернулся и, не проронив больше ни слова, ушел прочь.
Кэт последовала за ним и вышла из кафе, чувствуя, что повар на гриле провожает ее взглядом.
Она позвонила Ноле, наблюдая, как Эйдан идет по Истен-авеню. Она едва слышала голос подруги, потому что кругом грохотали грузовики.
— Как все прошло?
— Просто супер! — Кэт повернула обратно, к своему столику, и шум машин сразу затих. Повар на гриле подмигнул ей.
— Что, так плохо?
Кэт вздохнула и повысила голос:
— Если мне повезет, он простит меня в честь своего семидесятилетнего юбилея.
— О, дорогуша… — протянула задумчиво Нола. — Тебе будет только восемьдесят с хвостиком, говорят, что в восемьдесят жизнь только начинается!
Глава 8
Райли включил настольную лампу и принялся за изучение снимков. С завтрака у него во рту не было маковой росинки, а в голове гудело. Но чем скорее он закончит, тем скорее он позвонит своему сыну.
Райли засунул руку в карман и извлек оттуда фотокарточку, которую дала ему Кэт, с телефонным номером на обороте. Он уже почти запомнил его.
Со вздохом смирения Райли включил миниатюрный диктофон:
— Пациент — женщина сорока семи лет, предклимактерический период, неопределенная симптоматика…
Он нажал на паузу, пока изучал бумаги, потом снова стал надиктовывать:
— Головокружение, головная боль, ломота, суставная боль, бессонница, депрессия… — Он остановился, вдруг осознав, что уже много раз говорил подобные слова, и отложил диктофон. — Вы не должны так жить, — произнес он, понимая, что делает выговор скорее себе, нежели миссис Аните Преджин, предклимактерической женщине.
Райли поднялся со стула и начал мерить шагами офис. Он догадывался, что симптомы эти были показателями, по его мнению, незаконченного дела. За те шесть лет, что ему приходилось ставить диагнозы, он мог бы сказать — большинство людей болеют, потому что живут лживой жизнью — в той реальности, в которой невозможно вылечиться. Ложь ведет к стрессу, а стресс влияет на каждый орган человеческого тела. Он видел это каждый день. И себя он видел всего лишь спасателем у болота с аллигаторами, который, залечив поверхностные раны, бросает пловцов обратно в топь.
У каждого своя ложь. Например, связанная с супружеством, кто-то непорядочен в бизнесе и украл что-то, что ему не принадлежит. Есть ложь из-за недосмотра и пренебрежения, секреты, которые никогда не раскрываются, злость, которая никогда не выходит наружу, чувства, которые запрятаны так глубоко, что иной раз человек даже не может произнести имя того, кого любит. Пациент за пациентом приходят к нему на протяжении многих лет, они жалуются на физическую боль, а он видит, что они несут на себе тяжкий груз вины, стыда, горечи, невозможности простить себя и других.
И никто не защищен от этого.
Райли посмотрел на дипломы, сертификаты, награды и семейные фотографии, что висели на стене. Его взгляд упал на свадебное фото родителей. Это было в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году, лето свободной любви, расовых беспорядков, убийств по политическим мотивам. Но не в Персуэйшн. У них, конечно, были стачки шахтеров и волнения безработных. Причина, собственно, была одна — каждый месяц из Вьетнама не возвращался какой-нибудь паренек.
Райли смотрел на молодые лица своих родителей, удивляясь, что видит в них и невинность, и решительность. О чем они думали в тот момент, когда их ослепила вспышка фотоаппарата? Чего боялись, на что надеялись, знали ли они уже тогда, что им придется скрывать друг от друга?
Отец выглядел таким свежим и статным, выделялась семейная особенность — линия рта, глаза. Его волосы были коротко острижены, а челюсти сжаты. Он был серьезен даже в день свадьбы. А неделей позже его отправили в джунгли недалеко от Камбоджи.
А вот мама, в девичестве мисс Элиза Старлипер. Она была первой красавицей в городе. Ее темные волосы были взбиты в смешную высокую прическу. На прекрасных губах играет хитрая улыбка, как будто она не может поверить, что справилась с трудной задачей. Элиза покорилась авторитету Эйдана Боланда, и
