у Громова они, естественно, не стали. Только проводили вертолет завистливыми взглядами. Даже на расстоянии было заметно, что милиционеры смертельно скучают. Ничего, мысленно подбодрил их Громов, скоро у вас появится тема для самых оживленных дискуссий. Сегодняшний день навсегда войдет в историю этого поселка.
Второй пост размещался перед воротами. Охраняемая территория была обнесена высоченной кирпичной стеной, по которой змеилась колючая проволока. Судя по количеству прожекторов и камер наружного наблюдения, проникнуть в поселок незамеченной не могла и мышь. Разве что летучая. Хотя, насколько было известно Громову, в Подмосковье эти твари не водились. Тут другой нечисти хватало с избытком.
Перелетев через ограду, Громов увидел под собой опрятный сосновый бор, застроенный трех– и даже четырехэтажными коттеджами. Почти все они были сложены из идентичного красного кирпича и покрыты одинаковой искусственной черепицей, зато их башенки и арки поражали своим разнообразием. Угодья владельцев особняков тоже были обнесены заборами с телеобъективами по периметру. Там и сям мелькали белые тарелки спутниковых антенн, приземистые строения гаражей и подсобных помещений, зимние сады и беседки. И уж, конечно, здешняя публика не могла представить себе жизнь без бассейнов и теннисных кортов.
То, что и те и другие пустовали, ровным счетом ничего не значило. Это как дорогие запонки на манжетах состоятельной публики. Важен сам факт их наличия, а не что-либо еще. Ты делаешь небрежный взмах рукой: а там у меня, господа, корт и лужайка для гольфа. Сверкает запонка с монограммой. И кому какое дело, что клюшку для гольфа ты держишь в руках на манер каминной кочерги, а теннисной ракеткой не сумеешь отогнать от себя даже сонную муху. Престиж налицо. Прошу меня любить и жаловать вместе с моим кортом.
Гораздо большее изумление у Громова вызвала самая настоящая мечеть, красующаяся в чьем-то поместье. Окруженная аккуратными елочками и русскими березками, она смотрелась по-настоящему экзотично. Такую бы идиллическую картинку да в букварь. С чего, мол, начинается родина?
Потом внимание Громова привлекла всадница на белоснежной лошади. Изящная, грациозная, тонконогая. Ею невозможно было не залюбоваться – лошадью. Хозяйка выглядела не самым лучшим к ней приложением. Так, внушительный довесок. Приторочив к седлу мешок с картошкой и нахлобучив на него жокейскую фуражку, можно было бы достичь равнозначного эффекта.
Обогнав наездницу, вертолет достиг окраины поселка. Здесь не было ни дорожек, мощенных фигурной плиткой, ни кованых фонарей, стилизованных под начало позапрошлого века. Лишь одна широкая дорога прорезала территорию, упираясь в очередные ворота. За ними, как догадывался Громов, и находился заповедник, где изволил охотиться в компании гостей генерал-майор Чреватых.
Подняв вертолет повыше, Громов покачал головой. Насколько он понимал, заповедная зона раскинулась на добрую сотню квадратных гектаров, а то и того больше. Да, здесь было где разгуляться.
Поскольку его никто не приглашал принять участие в охоте, он не боялся опоздать. Сегодня от него требовалась не та точность, которая вежливость королей. У стрелков свои специфические понятия о точности и корректности.
Усмехнувшись этой своей мысли, Громов повел вертолет по плавной дуге, выискивая внизу охотников, которым было суждено испытать на собственной шкуре, как чувствуют себя загнанные ими звери.
– Да, кабана завалить – не бабу, – авторитетно заявил управляющий банком Лозинский, закусив порцию коньяка тонким до прозрачности ломтиком семги.
В деловых качествах Лозинского никто из присутствующих не сомневался, а вот его россказням о подвигах на охотничьем и любовном фронтах не верили. Во-первых, у банкира отсутствовало одно яичко, потерянное в заминированном «Роллс-Ройсе» еще на заре становления российского капитализма. Во-вторых, Лозинский начинал зажмуриваться примерно за пять секунд до выстрела, а открывал глаза не раньше, чем затихали последние отголоски раскатистого эха. Какие уж тут кабаны, какие бабы! Одно недоразумение. Однако Чреватых никогда не стал бы генералом, если бы не умел придерживать свои мысли при себе. Вот и сейчас он лишь дружески хлопнул Лозинского по покатому плечу и пообещал:
– Зимой я покажу тебе, что такое настоящая охота, дружище. Мне беловежских зубров обещали забросить. Секач против них – щенок.
– Зубры? Вот это я понимаю! – Голос Лозинского был полон энтузиазма, хотя взгляд его поспешно ускользнул в сторону. Будто он заранее отыскивал повод отказаться от приглашения. Или подходящее дерево, на которое может вскарабкаться даже человек солидный, тучный, не привыкший к физическим упражнениям.
Лозинский был убежден, что сегодняшний секач, выскочивший из камышовых зарослей прямо на него, превосходил размерами и зубра, и, может быть, даже слона. Мертвый он как бы уменьшился, усох, но живой – с оскаленными клыками и вздыбленной шерстью – перепугал Лозинского до такой степени, что его единственное яичко втянулось куда-то внутрь организма и упорно не желало возвращаться на свое исконное место в мошонке. У него не было никакого желания увидеть, как выглядит атакующий зубр. Ни в Беловежской Пуще, ни в Подмосковье.
Зато заметно оживился Валера Барабан, который, невзирая на разменянный «полтинник» и сильное желание отмежеваться от темного бандитского прошлого, еще далеко не во всех кругах удостаивался отчества и настоящей фамилии.
– Зубры – они типа лошадей полосатых? – спросил он, нырнув под тент, натянутый над столом по причине моросящего дождичка. Места здесь было вполне достаточно, но Чреватых и Лозинский невольно потеснились, подавшись в стороны. Авторитет так и пер из Барабана. Его аура представляла собой что-то вроде отталкивающего магнитного поля. Со знаком минус по отношению ко всему, что в этом мире являлось плюсом.
Когда такой человек путает зубров с зебрами, окружающие этого не замечают. Подтрунивать над Барабаном желающих уже давно не находилось. Услышав заданный им вопрос, Чреватых даже бровью не повел.
– Зубры – это быки такие здоровенные, – пояснил он без малейшего намека на превосходство в голосе.
–
– Ха-ха, – откликнулся на шутку банкир Лозинский, которому лишний раз посмеяться было – что плюнуть.
Генерал-майор Чреватых тоже выдавил из себя пару коротких смешков: хех, хех. Мол, хорошо мне с вами, мужики, весело.
Валера Барабан, по существу, контролировал банк «Росинвест», в котором номинально председательствовал Лозинский. Без этих двоих отмывка и обналичивание денег превратилась бы для генерала из радужной перспективы в сильнейшую головную боль, усугубленную геморроем.
Аккредитив, выставляемый военным ведомством Ирака от имени фиктивной компании, уже завтра должен был лечь на оговоренный спецсчет, и это только начало. С этого момента деньги рекой потекут через банк «Росинвест», которому предстоит еще неоднократно перекачать их по своим каналам, подвергнуть тщательнейшей отмывке и распределить по цепочке оффшорных фирм. Заинтересованных лиц хватает, и никто не должен почувствовать себя обделенным. Медоборудование отправится за рубеж не раньше, чем на бумагах возникнут подписи и визы всех участников сделки. А они и пальцем не пошевелят, пока не удостоверятся, что оговоренные суммы перечислены на их личные счета.
Генерал-майор Чреватых в данном случае выполнял лишь роль стрелочника, пусть и очень высокопоставленного, но не более того. Никого не волновало, каких затрат и усилий стоило ему сдвинуть дело с мертвой точки. Первоначальные затраты взяло на себя Тайное Общество «Ичкерия», но на последующих этапах операции пришлось выкручиваться самому. Правда, при устранении нежелательных лиц генералу здорово подсобил полковник секретного подразделения ФСБ Власов, назначенный руководством ТОИ кем-то вроде комиссара при главнокомандующем. И все равно затраты, риск и ответственность продолжали лежать на генеральских плечах. Точно так же, как и его золотые звезды, которые он, конечно же, не с небес нахватал.
Чреватых, как всегда, не спасовал, сдюжил. Самолет с гуманитарной помощью, которого так ждали мирные жители Чечни, не добрался до цели. Теперь, благодаря генеральским стараниям, там с новой силой гремели взрывы и тарахтели автоматные очереди. Благодаря ему же здесь, на родине, не развязались
