сок для девок и вообще подшустрить по хозяйской части.
— Сок? — Доровский вздернул седые всклокоченные брови. — Какой сок вам нужен?
— Какой подвернётся. Моим девахам без разницы.
— Тогда считайте, что он у вас в кармане. Марья Васильевна закатала несколько банок превосходнейшего вишнёвого сока. Получите целую бутыль. И без разговоров! Кстати, кроме грибков, ожидаются вареники с вишнями. Как вы относитесь к вареникам? Или даже это совершеннейшее творение, сваренное в вишнёвом сиропе, не способно пробудить вашу усталую фантазию?
— Способно, — сдался бедный Марлен, чувствуя, как потекли слюнки. После бледных сосисок и сиротского винегрета в столовке набросанная сочными мазками перспектива показалась особенно впечатляющей.
— Вот и отлично. — Доровский удовлетворённо расправил плечи, надолго устраиваясь в любимом кресле. — Тяпнем по рюмочке? От настойки на смородиновых почках, кажется, ещё никто не отказывался?
— Уж как водится, Евгений Владимирович.
Малик улыбнулся, вспомнив, как прошлым летом Кира выловил всех карасей под восхищённые возгласы профессорской дочки. Негодование Доровского не знало предела. Он обозвал их тогда браконьерами и почему-то вивисекторами, запретив появляться на даче в осенне-летний период. К вечеру, однако, подостыл и даже отведал, ворча и стеная, запечённых в яичнице карасей.
— Как карасики, Евгений Владимирович, не отродились? — спросил Малик, когда Даша с вызывающим стуком водрузила на стол запотевшую банку.
— И не стыдно, молодой человек? Я бы на вашем месте прикусил язык!
— Уж кто-кто, а я тут абсолютно ни при чём! — откровенно рассмеялся Марлен. — Вы бы лучше с неё спросили, — мстительно кивнул он на удалившуюся Дарью.
— Все вы одним миром мазаны, — буркнул Доровский, наливая в стаканы. — Лучше уж пейте.
Вскипевший мелкими пузырьками мутноватый напиток, в котором болтались разбухшие изюмины, оказался на диво хорош.
— Почему Ланской не приехал? — удовлетворённо отдуваясь, спросил Евгений Владимирович.
— На море блаженствует, рыбку промышляет.
— Ишь ты!
— А что делать? У вас-то он уже всех переловил.
— Ладно-ладно. — Доровский строго пристукнул ладонью. — Когда возвратится?
— Скоро уже, на будущей неделе, надо думать.
— Тогда вы вот что сделайте. — Евгений Владимирович озабоченно прищурился, как бы оценивая неожиданно осенившую его идею. — Навестите-ка вы этого самого Пупкина! Побеседуйте, присмотритесь, словом, разведайте, что он за птица… Вы поняли меня, Марлен Борисович?
— Вполне.
— Тогда давайте соорудим партийку в шахматы. Сходите, пожалуйста, за доской.
— Что же всё-таки с нами будет, Евгений Владимирович? — задал Малик мучивший его вопрос, бездумно разыгрывая привычный гамбит. — Кому отдадут лабораторию?
— Поживём — увидим. Пока я держу ситуацию под полным контролем. Лично для вас, думаю, ничего не изменится.
— Легко сказать!
— Или почти ничего. Защиту я вам с Ланским гарантирую. Вы, главное, не бездельничайте, а то знаю вас, охламонов…
— Мы не бездельничаем, — пробормотал Малик, поймав на вилку неприятельскую ладью. — Шах, Евгений Владимирович.
— Ладно, сдаюсь. — Потеряв качество, шеф утратил к игре интерес и признал себя побеждённым. — Не играется что-то в жару… Значит, вы всё поняли? Нужно как следует прощупать противника, но только культурно. Без склоки.
XXI
Светлану доставили в райцентр на вертолёте и поместили в районной больнице.
Вертолёт вызвал Астахов, когда врач биостанции вынес заключение, что состояние пострадавшей критическое и требуется срочная госпитализация. Везти её по приморским дорогам на рафике показалось рискованным. Ни подкожные инъекции адреналина и эфедрина, ни массированное искусственное дыхание существенного воздействия на развитие процесса не оказали. Больная бредила, пульс слабел, в сердце прослушивались фибрилляции. Сказывалась, очевидно, потеря времени. Ведь не менее четырёх часов прошло, прежде чем была оказана первая помощь. Да и то счастье, что совершенно выбившийся из сил Кирилл наткнулся в лесу на ребят с биостанции. С этого-то момента в его памяти произошёл своего рода провал, временная отключка. С трудом удалось восстановить связность событий. Высвечивались, вспыхивая и замедленно угасая, отдельные путающие фрагменты: её бессильно свисающая рука, тонкая струйка, выброшенная из шприца, тёмное, медленно расползающееся пятно — то ли пролитое лекарство, то ли просто горячая вода. Набегая дымчатым фильтром, оно почему-то постоянно маячило перед глазами. И ещё врезалась в мозг, прочертив круговые незаживающие бороздки, суматоха вокруг кислорода.
Сначала долго искали где-то на складах баллон, потом спешно подгоняли к редуктору трубки от акваланга. Кажется, всё это происходило уже под гром вертолёта, который завис над дорогой, взвихряя пыль. Вопреки каким-то инструкциям врачу удалось забрать кислород с собой. Нужно было через считанные минуты повторить инъекции, и он опасался непредвиденных осложнений.
Для Кирилла места в кабине не хватило, потому что высокий парень, принявший баллон, так и остался в зелёной машине, которая плавно оторвалась от земли, неуклюже развернулась хвостом вперёд и как-то боком пошла над морем. Потом он узнал, что это и был тот самый Астахов — его тоже не сразу нашли, — у которого хранилась ракетница.
Возвращаться в лагерь мучительно не хотелось. Здесь, на биостанции, даже воздух пронизывало живое дыхание Светы, её осязаемое присутствие, и было страшно нарушить хрупкую связующую нить. Напряжённо ожидая вестей из этого доселе неведомого ему Приморского, на котором отныне сосредоточились надежды и тревоги, Кирилл жадно выспрашивал всех, кому так или иначе довелось соприкоснуться с проклятым крестовичком. Отзывы были самые разные. Одни считали, что всё ограничится несколькими днями больницы, другие глухо пророчили длительный паралич, и становилось понятно, что их умолчание говорило о самом страшном. Но даже в таких отрывочных беседах таилась для него неодолимая притягательность. По крупицам вбирая слова утешения, он ненадолго успокаивался, преисполняясь горячей веры в благополучный исход.
Незаметно отгорел день. Впечатление, которое произвело на людей происшествие, потеряло свою остроту, растворившись в насущных заботах. Хочешь не хочешь, а надо было уходить. Докурив на ступеньках лабораторного корпуса последнюю сигарету, Кирилл спустился на дорогу. Здесь, уже на подходе к белому камню, его и догнал полный пожилой человек в тренировочном костюме и кедах, занимавшийся, судя по всему, оздоровительным бегом.
— Решили прогуляться? — спросил он, переходя на шаг.
— Да нет, просто возвращаюсь к себе в лагерь.
— Как, разве вы не отсюда? Но ведь это вы принесли вместе с Беркутом Светлану Андреевну?
— Я. — Кирилл замедлил шаг, припомнив, что, кажется, видел “бегуна от инфаркта” возле вертолёта. — А вы здесь работаете?
— С вашего позволения. — Церемонно наклонив голову, представился: — Александр Матвеевич Неймарк.
— Морские ежи? — обрадовался Кирилл. — Мне о вас Светлана Андреевна рассказывала, — пояснил он, назвавшись.
— Бедная женщина! Только этого ей не хватало. Вы не знаете случайно, как оно произошло?
— К сожалению, знаю. Это случилось на моих глазах. Крестовичок оказался в куче водорослей…
— Подумайте, какая неприятность! — Неймарк озабоченно поцокал языком. — Вообще-то, оно так и бывает. Крестовички всегда держатся возле зарослей. Их не было здесь года четыре, если не больше, а теперь, значит, нагнало. Придётся временно воздержаться от моря. Без гидрокостюма ни-ни! С гонионемой
