сявка, а лучше сразу с червей ходи, пока в башке сквозняка нет. Где товар, ну?
– Ах, товар… Так он в чемоданчике лехманском остался, – равнодушно сказал парень. – Серенький такой чемоданчик. Тяжелый, неудобный, как канистра. Лично мне он без надобности. А вы за ним пришли, что ли?
Стингер едва не цокнул языком от умиления. Похоже, бестолковый охранник покойного жида понятия не имел, какой жирный кусок попал ему в руки. Это здорово упрощало задачу. Не дожидаясь, пока из него станут тянуть жилы, парень был готов выложить правду просто так, по глупости и наивности.
– За ним пришли, – согласился Стингер, едва не приплясывая на месте от нетерпения, – за чемоданчиком. Ты нам его сдаешь, а мы испаримся, как страшный сон фраера. Такой расклад тебя устраивает, Петушок?
Пленник вздохнул, как человек, которому осточертело повторять одно и то же, и признался:
– Бросил я его, когда урка этот… ну, мужичок ваш чернявый… за мной с автоматом гнался.
У Стингера после этих слов сердце забилось учащенно. С трудом сдерживая азартное нетерпение, он произнес с деланым спокойствием:
– Сейчас ты поедешь с нами и покажешь место.
– Темнотища такая! – напомнил синеглазый. – Хоть глаз выколи.
– Можно и сразу оба, – зловеще предложил Стингер. Ему не хотелось откладывать поиски до утра, хотя, поразмыслив немного, он был вынужден согласиться: – Ладно, погостишь у нас до рассвета, а там и отправимся с тобой подышать свежим воздухом. Любишь утречком пробздеться, Петушок?
– Петр я, а не Петушок, – сердито буркнул парень, упрямо тараща свои синие глазищи. – И место я вам покажу, только если вы девушку отпустите. Такое будет мое условие, вот.
– Какую еще девушку? Шмару твою? Эту, что ли? – Стингер с любопытством уставился на единственную особу женского пола, уткнувшуюся лицом в ковер. Ему еще ни разу не доводилось видеть бабу, жизнь которой оценивалась бы в три миллиона долларов, и он нетерпеливо распорядился: – Слышь, Монгол, помоги красавице встать, хочу ее рассмотреть как следует… Ого! – не удержался он от комментария по поводу роста пленницы, а в следующее мгновение даже задохнулся от неожиданного негодования: – Ты?! Здесь?! Жучка ты гребаная, звезда твоя рваная! Что вылупилась, сучара? Не ожидала меня снова увидеть?
Поскольку встревожившийся петушок по имени Петр попытался привстать, чтобы вмешаться в происходящее, Стингер наступил ему на кадык, заставляя заткнуться и не рыпаться, а сам с наслаждением заглянул в помертвевшие глаза долговязой шлюхи.
Три миллиона баксов плюс такой восхитительный сюрприз в придачу! Поистине, эта ночь оказалась самой удачной в его жизни. Хотелось немедленно взяться за подлую суку, проставившую его братве на потеху, но Стингер решил не спешить, предпочитая растягивать удовольствие так долго, сколько сумеет выдержать душонка в молодом здоровом теле, оказавшемся в его власти.
– Слышь, ты! – захрипел пленник, придавленный к полу его грязной подошвой. – Как тебя зовут, Стингером, что ли? Она тут ни при чем, пусть уходит. Не то свой чемоданчик сами искать будете.
– Умри, – бросил ему Стингер, не отрывая зловещего взгляда от белой как полотно девушки и требовательно протягивая руку в ее направлении: – Башли и голду сюда! Живо!
– Все там. – Она показала подбородком на сумку, почти затерявшуюся на полу среди кавардака, устроенного мужчинами в пылу сражения.
– Гуня! – рявкнул Стингер.
Тот отлично знал свои обязанности безотказной шестеренки. Футболя на ходу раскатившиеся апельсины, он проворно сцапал сумку и вытряхнул ее содержимое себе под ноги. Отмел в сторону всякую дамскую дребедень, повозился еще немного и торжественно объявил:
– У ней тута нычка за подкладкой.
– Баксы давай сюда, а вещички пока в карман спрячь, – распорядился Стингер.
Ему было неловко при всех надевать на себя золотые цацки, которых он лишился как самый натуральный лох. Заставив себя успокоиться, он соизволил наконец убрать ногу с горла пленника и посмотрел на него сверху вниз, чтобы сообщить с гримасой, которая должна была изображать улыбку:
– Не гоношись, Петушок. Курочка твоя с нами за город прокатится, а потом отпущу вас обоих на все четыре стороны. Живите и размножайтесь нам на радость! Ха! Ха!
Его отрывистый смех по тембру напоминал собачий лай, а эмоций в нем прозвучало не больше, чем в выстрелах из пистолета с глушителем, если бы Стингер вздумал прямо сейчас разрядить его в голову пленника. Но он не собирался так бездарно разбрасываться чужими мозгами, хранившими бесценную информацию, а потому, как бы потеряв интерес и к парню, и к его сучке, перешел к следующему телу.
– Перевернись на спину и покажи хлебальник! – велел он, не исключая вероятности еще одного сюрприза, и не ошибся.
У его ног лежал незадачливый барыга, чью жизнь вместе с долгами перекупил Стингер. У этого маминого сынка имелась квартира, дача и тачка – вполне достаточно, чтобы получить с него причитающиеся двенадцать штук и проценты, которые набегут за время включенного счетчика. Еще час назад Стингер немедленно приступил бы к выколачиванию хотя бы части долга, но теперь, когда он стал без пяти минут миллионером, жалкий щенок, задравший лапки и покорно подставивший брюхо, не вызвал у него привычного азартного возбуждения, с которым он привык рвать своих беззащитных жертв.
– Что ты мне про сроки лепечешь? – переспросил Стингер. Занятый своими мыслями, он не поспевал за скороговоркой смазливого барыги в костюмчике и раздраженно морщился, точно был вынужден слушать назойливый комариный писк.
– У меня еще один день, – подобострастно повторил тот, ловя блуждающий взгляд Стингера. – Завтра я все верну, клянусь…
– Что здесь делает этот дятел? – брезгливо спросил Стингер у подручных, ворвавшихся в квартиру первыми.
– В подъезде отирался, – доложил Корявый, нервно перекладывая пистолет из одной длинной лапищи в другую. – Говорит, чисто случайно тут. Ну, мы его и прихватили прицепом.
– Случайно, – задумчиво произнес Стингер и покачал головой. – Что ж, значит, такой фарт у барыги… – Остановив властным жестом понимающие смешки подручных, он улыбнулся распростертому на полу пленнику: – Ты, кажется, Рома? Ой, чавелла Романэ!.. Так? Ха! Ха!
Барыга присоединил свое робкое подхихикивание к отрывистому смеху Стингера. Получилось что-то вроде инсценировки рассказика про льва и собачку. Как только оборвался победоносный хохот хозяина положения, жалкое тявканье пленника тоже смолкло.
– Что ты так побледнел, Рома? – Поднятые брови Стингера выразили крайнюю степень удивления. – Я насчет фарта серьезно, не бойся. Должок тебе вот прощаю… – Улыбчивый оскал Стингера стал таким широким, словно он вознамерился откусить голову своему должнику.
– К-как прощаете? Почему?
– Просто так, – пожал плечами Стингер. – По доброте душевной. А ты разве не рад? Чем-то недоволен?
– Что вы! Даже не знаю, как вас благодарить.
– А как тебя в детстве учили, Рома? Что нужно сказать дяде?
– Ну да, конечно! – спохватился красавчик. – Спасибо, огромное спасибо!
– На здоровье…
Вооруженная гвардия посмотрела на растерянного счастливчика совсем не так, как глядят на человека, которому неожиданно привалила крупная удача. Братва отлично знала, чем обычно заканчиваются разговоры Стингера про здоровье. Фразой: «Которое тебе вряд ли понадобится». На этот раз прибаутка осталась недосказанной, но прощальный взгляд, которым Стингер наградил красавчика, ничем не отличался от тех, что он обычно адресовал покойникам.
Четвертый пленник, смекнув, что настал его черед, поднял голову, не дожидаясь приглашения.
– Это моя хата, пацаны, – сказал он. – Я не виноват, что этот придурок ко мне вломился. Мне лишняя головная боль не нужна. А молчать я умею, вы же знаете.
– Что за борзый такой выискался? – делано изумился Стингер, обводя взглядом членов своего сплоченного трудового коллектива. – Кого он пацанами назвал? Мы что, в бирюльки тут играем?
