гражданин Мищенко, совсем другое…
Не обращая внимания на последовавшие причитания, он взял в руку импровизированный факел, приготовленный Петром, и подпалил его зажигалкой. Когда расплавленный пластик начал таять, роняя вниз горючие капли, он неожиданно занес пылающую бутыль над лицом пленника.
– А!!! О!!! У!!!
Усатый отрывисто выкрикивал все гласные, отдавая предпочтение самой первой букве алфавита.
– А-а!!! А-а!!!
– Нет такой буквы! – вопил Роман, упиваясь чудовищными гримасами, которые ежесекундно сменялись перед его расширившимися глазами. – Назови слово!
Если бы подобная практика опроса применялась на «Поле чудес», то ни один из участников игры не покидал бы студию без суперприза.
Сверкающие капли шипели, срываясь вниз по одиночке и дружными огненными струйками. Когда такой дождик хлынул прямо в разинутый рот мученика, он издал совершенно уже нечеловеческий вопль, напоминающий по тембру визг циркулярной пилы, которой пытаются развалить пополам гранитный валун.
Уголком глаза Роман видел, как его напарник отошел в сторонку и сел прямо на землю, зажав уши руками. Презирая его за малодушие, Роман отвел факел от жертвы, коротко усмехнулся и предложил:
– Завязывай ты с этими пустыми наборами звуков. Хочу услышать конкретную информацию. Слово назови!
– Какое? Какое еще слово? – рыдал под ним допрашиваемый.
– Забыл тему сегодняшней игры? – посочувствовал Роман. – Ладно, вот тебе подсказка. Предмет прямоугольной формы, предназначенный для переноски небольших грузов. Первая буква: «ч».
– Ч-чемоданчик?
– Верно! Абсолютно правильно! – Кривляясь, Роман не преминул бросить взгляд на напряженную спину напарника, досадуя, что тот не может или не хочет оценить прелесть этой забавы. Переведя глаза на плачущего Мищенко, он без энтузиазма закончил: – Осталось сказать, где этот предмет в настоящий момент находится.
Догорающий факел плавно прошелся над запрокинутым усатым лицом, чадя и роняя последние обжигающие капли. Плоп! Плоп-плоп! Пуф-ф…
– В речке! – завопил Мищенко, безрезультатно пытаясь уклониться от капель. – В речке ваш проклятый чемоданчик! – Слова выходили из него по слогам, одновременно с рыдающими вздрагиваниями груди.
Роман опять убрал факел и коротко спросил:
– Где именно?
– На том самом месте, где вы искали, – проплакал Мищенко, содрогаясь всем телом. – У самого берега, камнем придавленный. А-а-а!!!
Остатки расплавленной массы, облепившей палку, Роман небрежно обтер о дымящиеся усы пленника и перевел взгляд на приблизившегося напарника:
– Вот и все, Петруха. Истина установлена. А ты деликатничал. Если бы не я, хрен бы ты нашел денежки.
Вместо изъявлений благодарности белобрысый склонился над пленником, освободил ему руки, а потом выпрямился во весь свой замечательный рост и хмуро предложил, глядя куда-то в сторону:
– Пошли, что ли? Тошно мне на… это смотреть.
– Э, запорожец, – притворился обеспокоенным Роман. – Ты что, ослеп?.. К тебе обращаюсь, запорожец!..
– Правым глазом… не вижу… – прошепелявил тот и попытался выплюнуть изо рта успевшие затвердеть сгустки горелой пластмассы. Вся эта дрянь так и осталась на его изрядно обгоревших усах.
В глазнице выпучился сплошной волдырь, сочащийся розовой сукровицей. Вскрикнув, то ли от отвращения, то ли от возбуждения, Роман коротким тычком всадил сук, который держал в руках, в самый центр предполагаемого глаза. Пленник заорал так, что поток воздуха, вырвавшийся из его глотки, вздыбил волосы Романа, но он, брезгливо морщась, продолжал загонять палку все глубже и глубже в чужой череп, усиливая каждый толчок всем весом своего тела.
Внутри его собственной головы сгустился сплошной мрак, багрово пульсирующий в такт всплескам крови в висках. Совершенно неожиданно там вспыхнули такие яркие соцветия, словно на черном фоне салют распустился. Роман не сразу сообразил, что это был удар, причем удар в его левую скулу. Лишь секунду спустя к нему пришло ощущение боли, а уже потом из глаз исчезла тьма вместе с фейерверками, позволяя увидеть реальный серенький мир.
Он валялся на боку. Над ним возвышался светловолосый напарник, успевший вооружиться брошенным пистолетом. Его глаза стали из синих темно-фиолетовыми, почти черными. Поспешно отведя взгляд, Роман увидел перед собой Мищенко. Хрипя и выгибаясь дугой, он пытался вытащить сук из глазницы. Упираясь в рыхлую землю, его каблуки то и дело соскальзывали, и тогда он падал плашмя, чтобы затеять свою бессмысленную возню снова. Смотреть на него Роману было еще неприятнее, чем на разгневанного Петра, нависшего над ним.
– За что ты меня? – спросил Роман, чувствуя, как туго ходит в пазах нижняя челюсть.
– Зверь ты конченый, вот за что! – Белобрысого напарника трясло, и он без конца сплевывал, наверняка борясь с тошнотой. – Убивать таких мало!
– Убей, – равнодушно предложил Роман.
Ему вдруг стало все равно. Он даже голову не стал убирать подальше от брыкающихся ног умирающего, рискуя схлопотать добавку к Петиному удару.
– И убью!
– Давай. Бабки сам все заграбастаешь. Делиться не придется, верно? Я за тебя всю грязную работу выполнил, зачем теперь со мной канителиться, да, Петруха? – Роман осторожно подвигал челюстью и заключил: – Ушлый ты оказался. Действуй и дальше в таком же духе – далеко пойдешь.
– Еще раз вякнешь что-нибудь в этом роде, зубы вышибу!
Роман откинулся затылком на холодную землю и затрясся в беззвучном смехе. Вышибить зубы – это совсем не то же самое, что вышибить мозги из пистолета. Все вокруг умирали, один за другим, а у Романа оставалась впереди все та же вечность, которую он отмерил себе еще в раннем детстве.
– Извини, Петруха, – искренним голосом сказал он, когда приступ смеха прошел, а вместе с ним и все то ужасное нервное напряжение, которое переполняло Романа, как перегруженный трансформатор. – Сам не знаю, как все это получилось. Перепсиховал, понимаешь?
– Лечиться надо, – мрачно посоветовал ему впечатлительный напарник, не опуская пистолет. – Ты же больной совсем.
– У меня старенькая мать без крыши над головой осталась, – произнес Роман с трагичным надрывом. – Жена в больнице, рак у нее. И ко всему прочему, – он ударил кулаком по земле, – отец три дня назад повесился, а довел его до петли точно такой же, усатый. – Роман кивнул на умирающего и вздохнул: – Вот и накатило, Петруха. Теперь самому хоть подыхай.
– Ладно, – смягчился Петр. – Бывает. Я тоже, когда бандита вчера убивал, остановиться никак не мог. Как вспомню, так тошно становится.
Когда Роман поднялся на ноги, корчи Мищенко уже перешли в едва заметную дрожь. На предложение пристрелить мужика, чтобы не мучился, Петр сравнялся в цвете лица с серым небом над головой и долго пятился, а когда остановился, предсмертная лихоманка тела тоже закончилась.
К этому моменту от веселости Романа ничего не осталось, потому что он вдруг заподозрил, что белобрысый сейчас запрыгнет в машину и укатит за деньгами в гордом одиночестве. Удивительное дело, но обошлось. Видимо, вдохновенная тирада Романа про выдуманные страсти-мордасти все же задела парня за живое, разбудила в нем совесть. Он усадил Романа за руль, велел возвращаться к речке, а сам пристроился сзади со своим трофейным стволом. «Барин выискался! – угрюмо думал Роман. – Погоняльщик!»
Это была плохая расстановка сил, очень плохая. Скверный расклад для Романа. Ведь один миллион долларов ровно в два раза меньше, чем два миллиона долларов. Следовательно, в «Тойоте» находилось на одного человека больше, чем надо, и отминусовать этого вооруженного человека пока что не представлялось возможным.
