– Заткнись, курва! – Комиссар схватил её за локти, лишая способности к сопротивлению. При этом он тоже норовил оценить оголившуюся грудь пленницы. Для этого ему пришлось прищурить один глаз, но все равно розовых сосков маячило перед его взором ровно в два раза больше, чем положено. – Курва! – повторил он с пьяной убеждённостью.
В сумочке у Вари хранился электрошоке?, без которого она не отваживалась выходить по вечерам из дома после того, как её однажды ограбили прямо на улице. Но Суля вырвал сумку из Вариных рук и небрежно отшвырнул в сторону.
– Что вам от меня нужно? – спросила она шёпотом.
– А то ты не понимаешь, мочалка драная, – ухмыльнулся Комиссар.
Резко развёрнутая к нему лицом. Варя увидела его открытую пятерню, летящую навстречу, и, успев машинально зажмуриться, ощутила сокрушительный толчок в лоб, после которого помышлять о сопротивлении стало некому.
Окончательно очнулась она лишь утром следующего дня. Руки стянуты за спиной собачьим поводком; одна нога пристёгнута наручником к ножке неподъёмного сейфа, рот заткнут каким-то тряпьём.
Кажется, в качестве кляпа Варины мучители воспользовались её собственными трусиками, изорванными в клочья, – она узнала запах своего дешёвого дезодоранта. А ещё во рту ощущался отвратительный привкус несвежих мужских носков. Изгибаясь всем телом, Варя заплакала от унижения и сознания собственного бессилия.
Сколько водки в неё влили вчера эти изверги?
Сколько раз поимели? То, что происходило в незнакомом доме, вспоминалось лишь урывками, как болезненный бред. Бутылочное горлышко, раздвигающее стиснутые зубы. Нож, который подонок по кличке Комиссар держал возле её горла. Пощёчины.
Тяжесть чужих тел.
Все виделось как в тумане, и поначалу Варя решила, что это от спиртного, которое она не переносила на дух. Но, поморгав ресницами, она поняла, что все дело в слезах. Сначала их было не так уж и много, но когда Варя увидела, во что превратились её обновы, на которые она копила деньги почти два месяца, слезы побежали по щекам ручьями. Её лучшая юбка превратилась в тряпку, да и она сама была не лучше – такая же истерзанная, грязная, валяющаяся на полу. Лучше бы её просто убили. Потому что, как жить дальше, Варя себе совершенно не представляла.
Перевернувшись на спину, она запрокинула голову и подождала, пока высохнут слезы, застилавшие глаза. Села, стараясь не тревожить лодыжку, прихваченную стальным браслетом. С ненавистью посмотрела на громадный старомодный сейф, который насильники вчера приподнимали вдвоём, чтобы придавить свободный браслет ножкой, и вдруг вспомнила, что лиса, попавшая в капкан, перегрызает себе лапу.
Но Варя была всего-навсего молоденькой девчушкой, слабой, растерянной, раздавленной свалившимся на неё несчастьем. И она все ещё верила в то, что люди хоть чем-то отличаются от зверей. Варя несколько раз ударилась голым плечом о стальную махину и поняла, что ни сдвинуть её, ни приподнять у неё не хватит силёнок. Избавиться от кожаных пут на руках тоже не удавалось. Оставался единственный вариант: разбудить одного из своих мучителей и попросить отпустить её на свободу. Все равно они получили от неё все, что хотели. Раз уж не убили, надо было как-то жить дальше.
Второй этаж дома, куда заманили Варю, представлял собой довольно просторное помещение, задней стеной которому служил скат крыши. Сюда были завезены мягкий уголок, кое-какая мебель, несгораемый шкаф и всякая офисная рухлядь вплоть до компьютера. Свободного пространства все равно оставалось предостаточно. На нем запросто умещались и низкий стол с остатками вчерашнего пиршества, и хрупкая Варя, и два здоровенных парня, каждый из которых был в полтора раза выше и в два раза тяжелее её. Намаявшись ночью с пленницей, они притомились и продолжали спать беспробудным сном, хотя солнце все сильнее прогревало их мерзкую берлогу.
Комиссар, развалившийся на диване, подходил для задуманного больше, чем дёрганый, насквозь лживый и самовлюблённый Суля. В его натуре угадывалась гнильца, сквозившая и в манере говорить, и во взгляде, и в том, как он норовил прижигать Варю сигаретой, вынуждая её шевелиться под собой. Комиссар в сравнении с ним казался туповатым, заторможенным. Зато
– более прямолинейным и гораздо более сильным. Если уж полагаться на одного из этих бандитов, то пусть это будет главарь, едва умещавшийся на диване.
До предела натянув цепь наручников, Варя вся вытянулась в струнку и осторожно тронула голову Комиссара босой ногой. Ощущение было такое, словно прикоснулась к ощетинившемуся ежу. Он упорно не желал реагировать на все более настойчивые толчки, этот проклятый ёж. И лишь после десятой или одиннадцатой попытки с дивана донеслось хриплое:
– Ну? Чего тебе?
Варя требовательно замычала. Приподнявшись на локтях, Комиссар буркнул:
– О, йогиня какая выискалась… Зарядку делаешь?
Правильно. Хвалю.
– М-м-м!
– Кляп просишь вытащить? – догадался усевшийся на диване Комиссар, поскребывая густую растительность на груди. – Так ты же орать начнёшь…
– Н-н-н! – возразила Варя, отчаянно мотая головой.
– Ну, гляди у меня! Вздумаешь голосить – зашибу на хрен. Поняла?
Она кивнула. Во рту, освободившемся от тряпичного кома, моментально скопилось столько слюны, что Варя никак не могла заговорить. Собственный язык казался слишком большим и неповоротливым.
Комиссар расценил её молчание по-своему:
– Похмелиться небось хочешь? Чердак трещит? – Не дождавшись ответа, он тяжело протопал к столу и, прихватив откупоренную бутылку шампанского, пожаловался:
