распространялся Танин кавалер Митя.
– Корейская кухня, – говорил он, жуя ломтик сырого осьминога, – отличается феноменальной остротой. – Грузинские и мексиканские специи даже рядом не стояли вот с этим. – Митя постучал палочкой по черно-зеленому блюдечку, наполненному сухим порошком, источающим терпкий запах, от которого щекотало в носу. – Красный перец был завезен в Корею сравнительно недавно, кажется, в восемнадцатом веке, но успел завоевать огромную популярность и закупается там мешками…
«Вот так штука, – размышляла Таня, осторожно выковыривая из раковины какого-то скрюченного моллюска, почему-то пахнущего копченым угрем. – Надо же, какой эрудит попался».
Последнее относилось не к моллюску, а к разглагольствующему Мите, хотя, по правде говоря, помыслы Тани в основном были сосредоточены не столько на спутнике, сколько на незнакомых яствах.
Вкусные, необычные, экзотические и красиво приготовленные блюда являлись ее тайной слабостью. Скромной зарплаты аудитора на регулярные походы по ресторанам не хватало, но раз или два в квартал Таня все же выбиралась в какой-нибудь «Шанхайский сюрприз» или «Приют самурая». Это стоило ей внушительной бреши в бюджете и последующей недели строгого поста, однако ради одного такого сказочного вечера Таня была готова рискнуть и содержимым кошелька, и фигурой, и даже местечком в раю, которого ее могли лишить за грех чревоугодия.
У Тани не было мужа. Не было жениха. Даже какого-нибудь завалящего любовника у нее не имелось тоже.
Плевать, размышляла она в девятнадцатилетнем возрасте. Успеется, думала она в двадцать пять. Поезд ушел или вот-вот уйдет, заподозрила она, приближаясь к тридцатилетнему рубежу.
А кому хочется выглядеть неудачницей? Кому приятно всюду оказываться белой вороной, на которую посматривают подозрительно, презрительно и свысока? Белых ворон заклевывают – и хорошо, если не до смерти. Одиночек оттесняют от праздничного пирога и толкают локтями. Незамужних тридцатилетних женщин обзывают старыми девами, и всякий плюгавый замухрышка ведет себя с ними так, словно они должны скакать от счастья, услышав сомнительный комплимент или недвусмысленное предложение скоротать ночку в чужой постели.
Таня устала от всего этого. Ей надоело врать матери по телефону про свои мнимые успехи на любовном фронте. Все чаще ей хотелось быть как все, все сильнее изнывала она от одиночества. Пытливый глаз сумел бы разглядеть на углах наволочек Тани отметины, оставленные стиснутыми зубами, а чуткое ухо расслышало бы ту тщательно скрываемую дрожь в ее голосе, когда ей доводилось оправдываться:
Наверное, именно эта свобода побудила Таню разместить в Интернете объявление о поиске спутника жизни? Наверное, стремление к полной независимости подтолкнуло ее к переписке с Митей, которого она увидела сегодня впервые?
4
Широкоплечий, высоченный, здоровенный, но то ли оплывший, то ли заплывший, он поболтал с ней пяток минут возле Александровского сада, а потом усадил в «Тойоту» и повез ужинать в дорогой корейский ресторан. Пока что подобная галантность не давала ему права требовать продолжения банкета в домашней обстановке, однако выслушивать его речи Таня была просто обязана. Так подсказывали ей совесть, правила этикета и хорошее воспитание. Хором подсказывали, слаженно, дружно. Заглушая голос разума.
Да и эрудированный Митя не умолкал ни на минуту.
– Вот ты спрашиваешь, почему перец? – воскликнул он, орудуя стальными палочками до того проворно, словно все свободное время посвящал вязанию.
– Я спрашиваю? – удивилась Таня.
Не глядя на нее, Митя вонзил свою спицу в овощное рагу и продолжил:
– Все в этой жизни должно быть острым, возбуждающим, резким…
– Что касается меня, то я предпочитаю умеренность.
– И азиаты…
– И в еде, и вообще, – туманно закончила мысль Таня.
– И азиаты знают в этом толк, – подытожил Митя. – Корейцы до того пристрастились к перцу, что слова «острый» и «вкусный» сделались для них синонимами. Здорово, да? – Митя облизнулся при виде большущей рыбины, подергивающейся на блюде. – Морской окунь – моя слабость. Тебе хвост или голову?
– Он живой, – забеспокоилась Таня.
– Ну и что?
– Не станем же мы есть живого окуня!
– Почему? – Наморщивший лоб Митя сделался похожим на большого раскормленного ребенка, которому запрещают полакомиться пирожным. На лезвии его столового ножа застыли серебристые блики.
– Если ты прикоснешься к нему, на мою компанию можешь не рассчитывать, – решительно заявила Таня.
– Ты из общества защиты животных?
– Из аудиторской фирмы. Но питаться прыгающей по столу рыбой у нас не принято.
– Повар старался. – В голосе Мити прозвучал неприкрытый упрек.
–
– Он соскребал чешую! – воскликнул Митя. – Чистил и надрезал рыбу так, чтобы не повредить внутренностей. А ты…
– А я лучше скушаю что-нибудь попроще, – сказала Таня, перебарывая подступившую к горлу тошноту. – Вот хотя бы этих засушенных червячков.
– Это не червячки, а лапша.
С такой интонацией мог бы сказать слон:
– Обиделся? – спросила Таня, трогая Митю за руку.
– Да нет, – пожал он плечами. – Залить тебе лапшу бульоном?
– Сама справлюсь.
– Дело хозяйское. – Митя взглянул на часы.
– Все-таки обиделся, – вздохнула Таня. – Ладно, не принимай близко к сердцу. Сейчас я уйду, а ты ешь свою рыбу.
Она открыла сумочку, чтобы достать кошелек.
– Что ты собираешься делать? – обеспокоился Митя.
«Запереться в туалете и сменить наконец эту проклятую прокладку», – мысленно ответила Таня.
– Внести свою долю, – произнесла она вслух. – Мы ведь цивилизованные люди. Каждый платит сам за себя.
– Это не признак культуры, это… это… – Не находя от возмущения слов, Митя покраснел, тогда как кончик его носа сохранил восковой цвет.
«Господи, да ведь он мне не просто активно не нравится, он мне просто противен, – пронеслось в мозгу Тани. – Крутить шуры-муры с этим бледноносым? Фи! Ни за какие коврижки».
– Переписка и личное общение не одно и то же, верно? – спросила она примирительно. – Ну познакомились, ну посидели. Это не повод тратиться на глупую бабу, ничего не смыслящую в морских деликатесах. Тем более что мы находимся в заведении не из дешевых.
– Пустяки, – махнул рукой Митя, и сделал это так небрежно, что Татьяна его даже немножечко зауважала. – Давай не будем говорить о деньгах. – Он накрыл ее руку своей, призывая оставить кошелек в покое. – По-моему, существует немало куда более интересных тем.
– Например? – спросила Таня, подавив приступ специфической раздражительности в менструальный период.
– Известно ли тебе, какой чай пьют корейцы? – осведомился скрестивший руки на груди Митя. – Полагаю, что нет. Так вот, в Стране утренней свежести давно отказались от потребления чая в чистом виде. Чайные церемонии слишком тесно связаны с буддистскими традициями враждебных государств: Китая и
