раскачивает яростный шторм. И все же она выстояла. Несмотря на жару, ее колотил озноб.
– Со мной все в порядке, господин, – прошептала Лали.
Казаев прищурил один глаз:
– Ты уверена?
– Конечно.
Казаев поочередно облизал пальцы на правой руке и ободряюще потрепал ее по щеке:
– Молодец. Идем-ка за стол. Тебе необходимо подкрепиться. Ты плохо выглядишь.
– Я не хочу есть, – пролепетала Лали, закрывая рот руками. – Я…
– Туда.
Не слушая возражений, Казаев повернул ее лицом к столу, по обе стороны от которого стояли шезлонги. Тот, на котором недавно сидел Гулимов, предназначался для Лали. Она хотела присесть на краешек, но Казаев толкнул ее в грудь. Лали потеряла равновесие и неуклюже повалилась на шезлонг, вызвав смешки присутствующих. Ей было все равно. Лишь бы не очутиться в воде. Вспомнив, как опускался на дно Гулимов, Лали машинально попыталась встать.
Казаев снова толкнул ее в грудь, на этот раз сильнее.
– Расслабься, – сказал он. – Если ты не замышляешь против меня ничего дурного, то тебе нечего бояться.
Лали отчаянно замотала головой:
– Я не замышляю, господин.
– Тогда почему боишься? – поинтересовался Казаев.
– Я не боюсь.
– Как? Не боишься меня? Значит, ты меня не уважаешь?
– Уважаю! – вскричала Лали, переплетя пальцы. – Очень уважаю, господин.
– Вот и отлично, – смилостивился Казаев. – Угощайся. – Он сделал широкий жест.
К облегчению Лали, на столе стояли только фрукты и всевозможные восточные сладости: халва, рахат-лукум, шербет, сушеные финики в медовом сиропе. Она отщипнула виноград и поднесла к губам чашку холодного чая с лепестками роз. Казаев предпочел вязкий, как деготь, кофе с одной из своих волшебных сигарет.
2
Члены команды завистливо посматривали в их сторону, играя на корме в шашки и нарды, поплевывая за борт, вполголоса обсуждая судьбу незадачливого Гулимова. С начала плавания ни один из них не побрился и не принял ванну. Со стороны они напоминали цыганский табор или пиратов, и пахло от них соответственно. Если не считать Казаева, то опрятней всех выглядели Азизов и капитан яхты, о чем-то беседующие на мостике. Но и эти двое не принадлежали к числу мужчин, в обществе которых приятно находиться молоденькой девушке.
Хотя Азизов ежедневно выскабливал ножом свой череп до блеска, через несколько часов тот снова обрастал щетиной и смотрелся так, будто его посыпали угольной крошкой. Густая борода придавала новому командиру боевиков совершенно разбойничий вид, она торчала метлой, дерзко и вызывающе. Капитан, тоже бривший голову и носивший длинную бороду, выглядел не столь экстравагантно. Он походил на миролюбивого пасечника, шутки ради прилепившего рой пчел к нижней части лица. Казалось, его борода беспрестанно шевелится, живя своей особой, тайной жизнью.
Лали не могла представить себе, чтобы какая-нибудь девушка добровольно позволила щекотать себя одной из этих отвратительных бород. Хотя зачем добровольно? Каждый из восьми боевиков, собравшихся на яхте, и те трое, которые рыскали сейчас по окрестностям Албены, привыкли иметь женщин силой или в крайнем случае за деньги. Волки, настоящие волки. Потакая их звериным инстинктам, завтра вечером Казаев пообещал заказать на корабль ораву местных проституток. Мудрое и предусмотрительное решение, хвала Аллаху. Может быть, хотя бы послезавтра Лали не будет ощущать на себе цепкие, плотоядные взгляды хозяйских слуг.
Негодяи, мерзавцы, подонки! Не мужчины, а свирепые кобели о двух ногах! Только один среди них был способен на человеческое отношение, доброе словечко или благородный жест, но от него избавились. Бедный, бедный Гулимов. Какая страшная судьба, какая жуткая смерть!
Меланхолично жуя финик, Лали покосилась на галдящих мужчин. Все вели себя совершенно буднично и непринужденно, словно ничего особенного не случилось. Но никто не отваживался задерживать взгляд на Лали. Ни одна живая душа. Все они пресмыкались перед Казаевым, невозмутимо покуривавшим сигарету. Язык силы был единственным языком, который они понимали, вне зависимости от национальности и места рождения. Казаев знал это и вел себя соответственно. Настоящий вожак волчьей стаи, готовый доказывать свое превосходство каждую секунду, несмотря на внешнее благодушие.
Какие мысли бродят в его аккуратно постриженной седой голове? Какие коварные планы вынашивает он, безмятежно развалившись на шезлонге? Лали не знала, но подозревала, что ничего хорошего ее в ближайшем будущем не ожидает. Чересчур ласково смотрел Казаев. Чересчур сладким был его голос.
– Хочу развеселить тебя, радость моя, – сказал он, когда его легкие вобрали в себя очередную порцию дурманящего дыма. – Скажи, тебе ведь, наверное, было бы горько, если бы судьба разлучила нас?
– Да, мой господин, – ответила Лали. – Ты словно заглянул в глубину моей души.
– Так вот, милая, – улыбнулся Казаев, глаза которого мерцали стеклянным наркотическим блеском. – Мы никогда не расстанемся. Если продажные лондонские судьи решат выдать меня России, то мы умрем вместе. На корабле достаточно взрывчатки, чтобы мы, обнявшись, отправились в мир иной. Ну как? Ты счастлива?
– Безмерно, – прошептала Лали.
– От твоей преданности и искренности прямо слезы на глаза наворачиваются.
С этими словами Казаев взял бинокль и навел его на берег, отыскивая Юрьева с его спутницей.
Глава двенадцатая
1
Они сидели на знакомом молу, сытые, слегка хмельные, но не склонные к флирту и шутливым пререканиям. С каменного клина, вонзившегося в море, было удобно наблюдать за яхтой, белеющей вдали. Был ли смысл в этой слежке? Пожалуй что нет. Но она притягивала взгляды Юрьева и Агаты, как притягивает взгляды пропасть, смерч, извергающийся вулкан.
– Что-то мне не по себе, – пробормотала болгарка, у которой вдруг возникло желание поплотнее укутаться в парео и бежать, бежать отсюда. – Такое ощущение, что за нами наблюдают.
– Иначе в нашем деле не бывает, – сказал Юрьев, швыряя камешки в море.
В детстве он неплохо умел делать это таким образом, что плоские камешки скакали по водной глади резвыми лягушками, но теперь они просто зарывались в едва заметные волны, шли ко дну. Сноровка была уже не та. Многому научился Юрьев за годы службы, а пускать камешки по воде разучился. Что ж, значит, это занятие не для него.
Вооружившись биноклем, он посмотрел на яхту. Лиц собравшихся на палубе, было не разобрать, но мужская фигура на шезлонге явно принадлежала Казаеву. Его поза и жесты свидетельствовали о бесцеремонности, самоуверенности и презрении к окружающим. Правда, помимо этого, Юрьев отметил для себя еще кое-что. Беседуя с девушкой, бывший террорист то и дело поджимал одну ногу под сиденье, как бы готовясь вскочить при малейшем признаке опасности или угрозы своему авторитету. Это был не просто надменный и злобный человек, он был трусливым и подозрительным в придачу. Джентльменский набор прирожденного тирана. Трусость и наглость в одном флаконе.
– Рассматриваешь танцовщицу? – язвительно осведомилась Агата. – У тебя непритязательный вкус. Стоит какой-то турчанке выставить живот напоказ, и ты уже готов поедать ее глазами.
Юрьев возвратил ей бинокль.
– Подружки бандитов меня не интересуют, – ответил он, пожимая плечами. – Даже столь экстравагантно одетые… точнее, полуодетые. И потом, она чересчур молода, эта Терпсихора.
– Откуда тебе известно, как зовут девчонку? – подозрительно спросила Агата.
– Как? Ты не знаешь, кто такая Терпсихора?
– А кто она такая?
– Муза, покровительница танцев, – ответил Юрьев. – Странно слышать подобные вопросы от такой
