бумаги и вернул его на стол.
– Я буду ждать? – Лиля намеревалась сказать это утвердительно, а получился какой-то неуверенный вопрос.
– Конечно. – Он легонько подтолкнул ее к двери. – Обязательно жди. Зачем нам еще жизнь дана, как не для того, чтобы ждать?
– Ждать чего?
– Лучших времен, чего же еще? – Громов улыбнулся так невесело, словно лично он смертельно устал от этого ожидания. – А теперь ступай, девочка. С богом.
Очутившись в пустом гостиничном коридоре, Лиля закусила нижнюю губу, чтобы не разреветься до того, как уткнется лицом в первую попавшуюся подушку.
По мрачному тону Громова, по серьезному выражению его глаз она догадывалась, что дела ее очень и очень плохи. Но главная беда заключалась в том, что она уезжала, а ей еще никогда в жизни так сильно не хотелось остаться.
Только втиснувшись на переднее сиденье «жигуленка» морковного цвета, лихо подкатившего прямо к лестнице, Лиля поняла, что порядком наклюкалась сегодня. С горя или на радостях? Она и сама не понимала как следует. Ни-че-го-шень-ки не понимала. Как говорила покойная мама про такое состояние: в голове пусто, зато на сердце густо.
– На вокзал, – сказала водителю Лиля и безуспешно попыталась найти на седьмом этаже гостиницы
– Без вопросов, красавица, – откликнулся тот.
Развернув автомобиль, он погнал его наверх по дороге, состоящей из одного сплошного поворота. Свет фар скользил по ноздреватой бетонной стене, глядя на которую можно было легко представить себя в каком-то бесконечном лабиринте. К тому моменту, когда «жигуленок» выбрался на ровную трассу, его раскачивало так, словно подвески были сработаны из диванных пружин. А мотор то тарахтел как оглашенный, то чихал, норовя заглохнуть.
Покосившись на водителя, без устали манипулирующего рычагом переключения передач, Лиля обратила внимание на его руки, слабо озаренные янтарным светом приборной доски. Какие-то мохнатые лапы, а не руки. Наверное, когда водителю нужно было свериться с часами, ему приходилось сначала раздвигать густую поросль на запястье. Лиле вспомнилась песенка, без которой в последнее время не обходилась ни одна радиопередача: «У него усы густые и глаза как две букашки. И топорщатся кусты из-под ворота рубашки». Усов у водителя не наблюдалось. Все остальное было в наличии. Хоть сейчас снимай его в клипе модного хита.
Почувствовав взгляд пассажирки, мужчина панибратски поинтересовался:
– Отработала смену, красавица? – Дожидаясь ответа, он причмокнул, как будто макаронину из супа выловил губами.
Лиля поморщилась:
– На дорогу смотри. Твое дело баранку крутить.
– Ух ты, сердитая какая попалась, клепать мой болт! – водитель зашелся неприятным смехом, напоминающим клокотание бурлящего кипятка.
– Помолчи, а? – предложила Лиля, стиснув пальцами косметичку так сильно, что надколола ноготь на мизинце.
– Как прикажете.
Он опять забулькал, но действительно заткнулся на некоторое время, занявшись раскуриванием дешевой сигареты. Одной затяжки хватило для того, чтобы салон автомобиля наполнился едким густым дымом. И это при открытом окне! Лиля спешно опустила стекло со своей стороны и глотнула свежего воздуха.
– Не нравится, красавица? – осведомился водитель, пыхнув своей мерзкой сигаретой с особым наслаждением.
– А какой нормальной женщине это может понравиться? – язвительно усмехнулась Лиля.
– Женщина! – Водитель погонял мокроту во рту и сплюнул на дорогу. – Тоже мне, чудо природы! Раздвоение личности и полового органа – вот что такое женщина. Черт-те что и сбоку бантик. Тьфу!
Лиля промолчала, пытаясь определить, что за проулками везет ее этот неприятный тип. Не обратив внимания на маршрут в начале пути, она теперь не могла с уверенностью сказать, в какой части города находится. А водитель все бубнил и бубнил, заметно озлобляясь с каждой секундой:
– Просто не переношу баб. Ты им про серьезные вещи, а они тебе о прокладках с крылышками. Порхающие ангелочки, клепать мой болт!
«Псих, – тоскливо подумала Лиля. – Законченный псих-одиночка. И куда это он меня завез, интересно знать?»
– Все, – сказала она, пытаясь казаться спокойной и уверенной в себе. – Приехали. Тормози.
– А как же вокзал? – насмешливо спросил водитель, выруливая в какую-то глухую аллею, отозвавшуюся на вторжение машины шуршанием гравия под колесами. – Вагончик трронец-ца, – пропел он дурашливо, – перрон ас-станиц-ца!.. А, красавица?
– Я сказала: приехали!
– Приехали так приехали, – примирительно сказал водитель, заглушив мотор. – Тебе виднее.
– Сколько с меня? – Лиля приоткрыла косметичку и только тогда сообразила, что это следовало сделать, выйдя из машины.
– А сколько запрошу, столько и отдашь!
Это прозвучало настолько зловеще, что Лиля бросилась открывать дверцу. Но не успела.
– Сидеть! – рявкнул водитель, грубо ухватив ее пальцами за затылок и развернув к себе лицом.
– Ой! – пискнула Лиля. Голос у нее вдруг сделался слабеньким. Мышка, очутившаяся в когтях ночного хищника, да и только.
– В глаза!.. В глаза мне смотреть!
Она посмотрела.
– Так и сиди, – одобрил водитель ее покорность. – Не дергайся. Считай, что сегодня у тебя самый критический день в твоей жизни, но сейчас тебе станет комфортно и сухо.
В следующее мгновение Лиля увидела летящий ей в висок кулак, но боль почувствовать не успела. Была сначала ослепительная вспышка, потом – мрак, а потом – полный провал.
Боль пришла позже, она-то и означала возвращение к жизни, но сконцентрировалась почему-то не в области ушибленной скулы, а в левом предплечье, которое, казалось, расплющено какой-то неимоверной тяжестью. Лиля хотела поднести руку к глазам, но не сумела сдвинуть ее даже на миллиметр. Попытка приподняться тоже не дала никакого результата. Застонав, Лиля повернула голову и обнаружила, что на ее руке покоится заднее колесо морковного автомобиля. Ее замутило от ужаса и удушливого запаха бензина. Страшнее всего было то, что саму руку разглядеть не удалось – она неизвестно для чего была прикрыта чем-то темным.
– Коврик, – пояснил мужской голос. – Чтобы на коже следов от протектора не осталось. Азы криминалистики, красавица. А-ха-ха!..
Лиля ошеломленно уставилась на выбравшегося из машины водителя, не понимая, что смешного видит он в ее положении. Тот факт, что «Жигули» не могли самостоятельно наехать на ее ноющую руку, дошел до нее не сразу. Думать было невыносимо тяжело. Любое движение причиняло ей невыносимую боль.
– Не вздумай орать, – предупредил водитель, заметив, что Лилин рот страдальчески открылся. – И секунды не проживешь после этого. Жить-то небось хочется, а?
– Да, – прошептала Лиля. – Да.
– Вот и живи, – посоветовал водитель, расстегивая ширинку. Пустив длинную мощную струю в темноту, он добавил чуть ли не извиняющимся тоном: – Пришлось попользоваться тобой, пока ты без сознания валялась. Ничего? Не сердишься на меня? Так было нужно по сценарию.
Тихонько вскрикнув, Лиля приподняла голову и обнаружила, что кроме босоножек на ней ничего нет. Придавленная колесом рука болела так сильно, что кожа Лилиной спины даже не ощущала, как много под ней острых камешков и колких сучков. Но это беспокоило ее не так уж сильно. Собственная дальнейшая судьба – вот что вызывало настоящую тревогу.
