такому выводу. Остается два варианта. Либо он плясал под чужую дудку, и тогда…
– И тогда его попросту убрали бы после исполнения задания, вместо того чтобы подбрасывать «левый» труп, – закончил Громов за генерала.
– В принципе верно, но перебивать меня команды не было, майор, – буркнул тот, бросив взгляд на часы. – Дискутировать мне с тобой некогда, да и желания такого нет. Я говорю, ты слушаешь. Это называется субординацией, если такое понятие тебе знакомо. Доводилось слышать такое слово?
– Так точно, – заверил его Громов и, заметив на генеральском лице сильнейшее сомнение, для убедительности прищелкнул каблуками.
– Ты мне здесь не юродствуй! Адъютант его превосходительства какой выискался, понимаешь! – После этого яростного окрика генералу потребовалось не меньше минуты, чтобы взять себя в руки. Когда он заговорил снова, его по-бульдожьи обвисшие щеки несколько раз возмущенно дрогнули. – В этом кабинете ты всего-навсего майор ФСБ, а я твой генерал. Про подразделение свое секретное забудь, оно тебе не поможет. Никто тебе теперь не поможет, не надейся. Провалишь задание – твое же начальство тебя по стенке и размажет. В ближайшем подвальном коридорчике. – Генерал сердито крякнул и, отвернувшись, бросил через плечо: – В общем, хреновые твои дела, майор. Бывает, начальству действительно важен результат, а случается – нужен просто виновник провала операции, уж поверь мне на слово, я знаю, о чем говорю. Потому, если не хочешь стрелочником оказаться, воспользуйся тем малюсеньким шансом, который я тебе даю.
– А он существует, шанс?
То, что Громов не удержался от этого вопроса, сказало генералу больше, чем невозмутимое выражение, которое застыло на его лице. Кивнув, он подтвердил:
– Думаю, да. Тот самый второй вариант, о котором я упомянул. Его и отрабатывай, не отвлекаясь ни на что другое. – Генерал приблизился к Громову, как будто хотел, чтобы каждое слово, произнесенное им, дошло до собеседника. – Итак, Сурин отправил перечисленные деньги в только ему известном направлении и скрылся. Теперь представь себе, майор, что об этом узнал какой-нибудь крутой деятель из нынешних. Не фунт изюму ведь пропал, а миллиард. Начинаются поиски беглеца. Причем мафиози отлично понимает, что дальнейшей судьбой Сурина интересуется не он один, – это и дураку ясно. Вот он и подсуетился: устроил весь этот дешевый спектакль, чтобы сбить нас со следа. Но тут возникает один интересный вопрос, на который ты, майор, должен найти ответ. Вникай. Почему утопленник подходящей комплекции был найден на берегу Черного моря, а не какого-нибудь Клязьминского водохранилища? А?
Повинуясь требовательному взгляду генерала, Громов медленно произнес:
– Думаю, потому что настоящий Сурин каким-то образом действительно засветился в Сочи.
– Вот! – Генерал многозначительно поднял палец. – Там и ищи его, в Сочи. Если он еще жив, с курорта ему никуда не деться, это я тебе гарантирую, майор. Остальное зависит от твоего умения и везения. Выйдешь на след тех, кто подбросил нам утопленника, оттуда и до Сурина рукой подать. Возьмешь за шкирку Сурина – считай, миллиард уже в кармане. Не у тебя, конечно. У государства.
– Так оно спокойнее, – усмехнулся Громов.
Он стоял спиной к освещенному солнцем окну и казался генералу темным силуэтом. Лишь серые глаза выделялись на его лице. Словно светились изнутри.
– Иди, майор, – он устало махнул рукой. – Вылетай в Адлер первым же рейсом. И очки себе черные купи, что ли.
– Зачем? – искренне удивился Громов.
«А чтобы южным солнышком напоследок вволю полюбоваться, своих глаз приметных не жмуря», – ответил генерал мысленно, хотя произнес совсем другие слова:
– На войне как на войне, а на курорте как на курорте.
– Есть – приобрести черные очки, товарищ генерал. Разрешите идти?
– Уже разрешил. – Генерал демонстративно отвернулся. Он ведь с майором не поздоровался. И прощаться теперь не намеревался тоже. Почему-то ему казалось, что это будет дурным предзнаменованием.
Глава 3
Между прошлым и будущим
Иногда человеку необходим новый отсчет времени. Позади пропасть, впереди полная неизвестность, все начинается сначала, и жизнь с какого-то момента делится на
В судьбе Громова такое четкое разделение между прошлым и будущим произошло в минувшем марте. Иногда ему казалось, что с тех пор прошла целая вечность.
Той злополучной весной Громов проводил операцию по столкновению двух главных преступных группировок Курганской области. Одну из них возглавлял ныне покойный Хан. Вторую – уцелевший Итальянец. Поводом для конфликта послужил миллион долларов, который увел из-под носа Хана затаивший на него зуб молодой человек, носивший длинный кожаный плащ, а потому в оперативных разработках проходил под псевдонимом Конь в пальто. Забавный псевдоним, усмехался Громов, пока не сообразил, о ком идет речь. Молодого человека звали Жекой, и приходился он Громову зятем, вот какая незадача. В общем, забава обернулась трагедией. Вышло так, что Громов собственными профессионально чистыми руками чекиста погубил мужа родной дочери, отца своей единственной внучки. Подставил его под бандитские пули, вместо того чтобы помочь выбраться из опасной ситуации. Жека не сдрейфил, не заскулил от страха, не запросился под крылышко майора ФСБ. Взял в руки оружие и с достоинством принял смерть.
Громов видел это собственными глазами. Через снайперский прицел. Его задача заключалась в том, чтобы в ходе этой встречи Хан был только легко ранен, но винтовка в майорских руках вышла из повиновения, запоздало мстя за Жеку. Это помощь иногда поспевает вовремя, а месть, даже самая скорая, всегда запаздывает.
С того самого проклятого дня он ни разу не отважился прямо посмотреть в глаза домашним, боясь, что они прочтут в его взгляде правду о случившемся. А с глазами, которые стыдно поднять на родных и близких, дома делать нечего. Как долго можно отводить взгляд в сторону? Месяц? Год? Так это похуже врожденного косоглазия будет. Короче, с неделю Громов промаялся, а потом собрал вещички и стал жить отдельно. Ему просто необходимо было некоторое время побыть одному, совсем одному. Наедине с мыслями, с совестью. Чтобы никто не трогал, никто не донимал, не бередил раны. Ему требовался полный покой, как тяжело больному зверю, который еще не знает, заставит ли он себя жить дальше, или так больше никогда и не встанет на ноги.
От работы Громова временно отстранили. Покуда наверху решалась его судьба, он понятия не имел, что будет с ним дальше и сколько жизни ему впереди отмеряно.
Не раз и не два к нему обращались бизнесмены, мечтавшие обзавестись вышколенным служебным псом с безупречной выучкой. Все эти разные люди, нанимавшие его, являлись в его глазах абсолютно идентичными пуленепробиваемыми звероящерами, игуанодонами, как называл он их мысленно. Отбросив от слова «игуанодон» три буквы, Громов примерял его ко всем своим потенциальным хозяевам, окончательно утверждаясь в мнении, что оно сидит на них как влитое, на манер презерватива. Игуанодоны штопаные.
Если между этими всеядными тварями и существовали какие-то отличия, то самые незначительные. Например, старческая лысина или молодежная челочка. В остальном – по повадкам, образу жизни, по способу добывания пищи и прожорливости эти создания казались ему совершенно одинаковыми. Вот, правда, галстуки у всех были разных расцветок, по ним Громов эту публику и различал. Но не станешь ведь служить верой и правдой галстуку, даже если он трехцветный, как государственный флаг. Придирчиво перебрав таких с полдюжины, Громов так и не подыскал себе подходящего нового хозяина, ни с челочкой, ни без таковой.
А время шло, и стало Громову совсем тошно в этом зверинце. Не находил себе он места ни среди раскормленных игуанодонов, ни в хищных стаях, выслеживавших их, ни в общем стаде законопослушных граждан. Оставалось лишь снова примкнуть к родной своре сторожевых овчарок, иначе хоть волком вой.
