Крокодил дернулся было в сторону вынырнувшей неподалеку лягушки, но заставил себя сдержаться. Не столько энергии приобретешь, сколько растратишь, гоняясь за всякой мелюзгой. Спокойствие, только спокойствие. Неразумно отвлекаться по пустякам, когда вожделенный приз уже не за горами. Нужно лишь потерпеть немного. И заранее расположиться поближе к входу.
Мускулистый, сплюснутый по бокам хвост произвел пару волнообразных взмахов, после чего крокодил поплыл уже по инерции. Его снабженные перепонками лапы, вытянутые назад, плотно прижались к корпусу, сокращая сопротивление воды. В нужный момент они вытянулись и безошибочно нащупали под собой керамическое дно.
Косолапо переваливаясь, крокодил выбрался из искусственного озерца и двинулся вперед. Волочащийся хвост оставлял позади мокрый след, широкий и четкий. Косогор, который пришлось преодолеть крокодилу, оказался скользким, но зачем ему по три ороговевших когтя на каждой передней лапе? Не гнездо же копать, он ведь не самка!
Он самец. Хищник. Зверь о шестидесяти шести зубах.
С шуршанием продравшись сквозь зелень, крокодил лег, выгнув конечности суставами наружу. В такой позе он казался неповоротливым, способным лишь ползать, пресмыкаясь на брюхе. Вот и хорошо. Людям незачем знать, какую скорость он способен развивать при беге на короткие дистанции. Стоит ему пружинисто распрямить лапы и… Уэххх! Крокодил снова зевнул, после чего его голова, увенчанная костяным гребнем, опустилась. Туловище и хвост с едва заметными поперечными полосами окаменели. Бронированная машина смерти экономила энергию для предстоящей охоты.
Часть I
Курок взведен
Глава 1
На Лубянке пахнет порохом
Три выстрела грянули один за другим, почти одновременно.
Эхо металось рикошетом от стены к стене, пока не установилась гробовая тишина. Вентиляционное отверстие в потолке подвала медленно втянуло струящийся из пистолетного дула дым. Капитан Бондарь проводил его взглядом заядлого курильщика, но к сигаретной пачке даже не прикоснулся. Не потому что курить в тире категорически запрещалось. Из уважения к старому чекисту Семенычу, страдавшему астмой.
Опустив ствол «вальтера», капитан Бондарь терпеливо ждал, пока Семеныч преодолеет всю длину полутемного коридора и подойдет к нему с мишенями.
Ходили слухи, что этот старик, заведовавший подземным стрельбищем, в молодости собственноручно расстреливал врагов народа из именного «маузера», врученного ему наркомом Ежовым. Скорее всего слухи распространял сам Семеныч, любивший пустить пыль в глаза молодежи. Ведь не в пионерском же возрасте он взялся за «маузер». Но в том, что Семеныч дружит с оружием, а оно – с ним, сомневаться не приходилось.
Это был стрелок от бога, вернее, от дьявола. В свои семьдесят лет старик дырявил мишени исключительно по центру, а ведь абсолютно трезвым его не помнили даже старожилы Лубянки! Еще месяц назад его главным соперником на неофициальных состязаниях в меткости являлся капитан Бондарь, но с тех пор утекло много воды… и не только воды, а и кой-чего покрепче.
Если регулярно выпиваемые стограммовые наркомовские дозы никак не отражались на качестве стрельбы Семеныча, то рука Бондаря утрачивала твердость уже после первого стакана. Трудно оставаться трезвым, когда твоя основная закуска состоит из мускатных орешков да мятных таблеток «Рондо».
Судя по довольной физиономии Семеныча, результаты нынешней стрельбы подтверждали эту простую истину. В каждой руке он держал по большому белому листу картона, на которых были изображены поясные мужские силуэты в натуральную величину.
«Черный человек, – подумал Бондарь, вглядываясь в левую мишень, на которой должны были остаться отверстия от его пуль. – Почти такой же черный, как тот, в которого постепенно превращаюсь я».
– Ты труп, капитан, – пропыхтел Семеныч на ходу, – я снова тебя уделал. Ты меня в лазарет отправил, а я тебя – прямиком на кладбище.
– На Новодевичье, – пробормотал Бондарь, свирепо дробя зубами мускатное ядрышко. Он сомневался, что подобные уловки способны полностью заглушить запах перегара, но надеялся, что от него не будет разить как от пивной бочки.
– Почему именно на Новодевичье? – насторожился Семеныч, остановившийся возле своего стола, на котором одиноко торчала настольная лампа в зеленом колпаке. В его лице, освещенном снизу, проступило нечто демоническое.
– А мне там нравится, – сказал он. – Тишина, покой. Хоть самому в землю ложись.
– Типун тебе на язык, капитан.
Неодобрительно хмурясь, Семеныч разложил на столе принесенные мишени с силуэтами условных противников. Вместо сердец у них были белые круги диаметром примерно в семь сантиметров. Семеныч попал в «яблочко» трижды. Бондарь поразил свою фигуру столько же раз, но все его пули прошли чуть левее сердца и несколько ниже.
– Ты продырявил мне левую стенку желудка, – прокомментировал Семеныч со знанием дела. – Сквозные ранения, от таких не умирают. А у тебя вместо сердца форшмак. Хана тебе, капитан.
– Хана, – согласился Бондарь, забросив в рот мятную таблетку.
– Три-ноль в мою пользу. С тебя шестьдесят рублей, капитан.
Бондарь безропотно отсчитал проигранные деньги. «Если бы освещение было получше, – подумал он, – я бы не промазал». Но Семеныч настаивал, чтобы стрельбы проводились в сложных условиях. По его словам, полутьма и предельная дистанция создавали обстановку, похожую на боевую. «Умение попасть в ярко освещенный кусок картона с десяти метров ничего не доказывает», – любил повторять он.
Бондарь был полностью с ним согласен, хотя не видел в Семеныче серьезного соперника. Старик пускался на уловки с приглушенным светом лишь для того, чтобы его мишень невозможно было разглядеть издали. Как правило, она была прострелена заранее и чуть ли не в упор, о чем свидетельствовал характер пулевых отверстий. Бондарь давно догадывался об этом, но помалкивал. Его интересовала собственная меткость, а не дырки, проделанные Семенычем. А собственная меткость оставляла желать лучшего.
– Может, в следующий раз удвоим ставки? – предложил Семеныч.
– Вот вернусь из отпуска, – сказал Бондарь, – тогда поглядим.
– Отпуск? Сейчас?
– Зима – самое подходящее время для отдыха. Не люблю столпотворений.
– Да я не про зиму, – отмахнулся Семеныч, – я про общую обстановку. Время тревожное. Слыхать, у вас, оперов, дел невпроворот.
– На мне свет клином не сошелся, – буркнул Бондарь. – Без меня людей хватает.
– Странно. Кто ж тебя отпустил?
– Руководство.
– Ну, ему виднее, – сдался Семеныч, твердо решив про себя, что сегодня же подаст рапорт о своих опасениях по поводу поведения оперуполномоченного ФСБ Бондаря Е. Н.
Правда, точно такое же решение принималось и вчера, и позавчера, но до сих пор осуществлено не было. Семеныч никак не мог заставить себя заложить любимчика начальству.
Между тем с капитаном явно творилось что-то неладное. Прежде он почти всегда выполнял стрельбы с лучшими результатами по управлению. Теперь его показатели ухудшались с каждым днем.
«Что же с тобой происходит, сынок? – размышлял Семеныч, привычно разбирая свой пистолет, из которого на самом деле было выпущено шесть пуль, а не три. Первые выстрелы отгремели рано утром, когда в тире никого не было. Продолжение последовало уже в присутствии Бондаря, когда задача Семеныча заключалась в том, чтобы случайно не задеть мишень, оставив на ней лишнюю пробоину. Он, как всегда, проделал свой трюк безукоризненно, но привычного удовлетворения не испытывал. Очень уж его беспокоило нынешнее состояние Бондаря.
«Выбрит плохо, – отмечал про себя Семеныч, – веки воспаленные, пьяным не назовешь, однако и к трезвым причислить язык не поворачивается. Нужно срочно принимать меры, пока парень не опустился окончательно. Потом будет поздно. Появятся сомнительные дружки или бабы шалопутные. Бабы – в первую
