– А курочку? – с надеждой осведомился он.
Бондарь решительно отверг и это предложение. Гурманом он не был. Живя дома, питался чем попало, хотя, конечно, если имелся выбор между домашними пельменями и магазинными, то отдавал предпочтение штучным, так сказать, изделиям. Однако, вырываясь за границы привычного бытия, было глупо не попробовать пару-тройку новых блюд.
Поскольку в командировки Бондарь ездил, как правило, один, то и питался он в гордом одиночестве, потакая своим капризам. Правда, хорошенько закусить было особенно приятно после успешно выполненного задания, когда знатный ужин служил своеобразной наградой за настойчивость и смелость, но в данном случае привередничать не приходилось. Испытаний на прочность не предвиделось даже в отдаленной перспективе, не говоря уже про ближайшие часы.
– Я бы предпочел что-нибудь водоплавающее, – признался Бондарь.
– Уток нет, – заскучал официант.
– Разве в Волге больше некому плавать?
– А! – К официанту возвратилось прежнее оживление. – Вы о рыбе?
– О ней, – кивнул Бондарь. – Где-где, а в Астрахани ее должно быть навалом. Я бы съел ухи.
– Организуем. С пельменями?
– Никогда не слышал про уху с пельменями.
– А слышать и не надо, – улыбнулся официант, – надо пробовать. Уха из судака, а пельмени начинены фаршем из филе осетра. Пальчики оближете.
– Но салфетки все равно не помешают, – предупредил Бондарь, кивая на пустой пластмассовый стаканчик.
– Сделаем. Второе будете?
– А пельмени разве подаются не на второе?
– Они плавают в ухе, – пояснил официант голосом доброго волшебника. – А потом предлагаю поесть семги в хрустящей картофельной корочке. Наш повар их готовит бесподобно. За уши не оттащишь.
– Повара? – ухмыльнулся Бондарь.
– И его тоже.
– Тогда согласен. А для начала холодного пивка.
Через минуту Бондарь блаженствовал, чередуя глубокие затяжки дымом с мелкими глотками «Жигулевского» именно в той пропорции, которая ему импонировала больше всего. Потом стало не до пива и сигарет. Поданная уха оказалась выше всяких похвал. Наваристая, хотя и процеженная до полной прозрачности, она сохраняла обжигающую температуру до самого донышка тарелки. Поскольку помимо пельменей порция содержала картошку, морковку и бог знает сколько зелени и приправ, то, покончив с ухой, Бондарь почувствовал, что он вполне насытился.
Заблуждение рассеялось с появлением второго блюда, источающего неописуемый аромат. Вооружившись вилкой, Бондарь набросился на угощение с энтузиазмом изголодавшегося странника, давно не едавшего ничего вкуснее хлебной корочки.
Маленькие ядрышки, слепленные из протертого картофеля, скатывались в желудок, почти не задерживаясь во рту. Отменно прожаренные в масле, они буквально таяли на языке. Пережевывать их Бондарь догадался не раньше, чем тарелка наполовину опустела, о чем запоздало пожалел. Спрятанная внутри картофельных кругляшей семга была восхитительна на вкус. Макать ее в острый красный соус показалось Бондарю кощунством, но он все же не удержался от эксперимента, после чего поймал себя на сильном желании попросить добавки. Ведь каждому из нас хочется без конца потакать своим слабостям, не так ли?
Именно эта мысль заставила Бондаря остановиться. Заказав еще пива, он расплатился за съеденное, закурил и обвел взглядом посетителей. Их заметно прибавилось. И лихорадочно блестящие глаза некоторых молодых людей говорили о том, что кафе на улице Ширяева выбрано Бондарем удачно. Во всех отношениях.
Полноватый парень был похож на певца Баскова, только если бы тому Баскову не позволяли спать двое суток напролет, а в придачу дали ему в глаз, вынудив беднягу носить темные очки даже ночью. Рассыпчатые льняные волосы с пробором посередине, капризно выпяченная нижняя губа, блестящая от поминутного облизывания языком, – ну вылитый «золотой голос» России в молодые годы. Правда, в кафе он явился не для того, чтобы петь про шарманку, и принес с собой не микрофон, а бутылку водки.
Его сопровождала манерная девица с прической в виде разоренного вороньего гнезда. Парень звал ее Линдой, а она его – Санчесом. Судя по нескольким репликам, которыми они обменялись, усевшись за стол, оба намеревались слегка подзарядиться энергией перед походом в ночной клуб – и не только пепси-колой, которую они заказали. Точнее говоря, запас бодрости требовался в первую очередь Санчесу, поскольку Линда и без того казалась весьма оживленной. Неестественно оживленной. Настолько оживленной, что Бондарь моментально сконцентрировал на ней ненавязчивое внимание.
Пара присоседилась к нему только по той причине, что других свободных мест в кафе не оказалось, но вела себя так, словно за столом находились они одни. Набулькав в стаканчики водки, они разбавили ее пепси и, проглотив живительную смесь, принялись обсуждать фильм «Сумеречный дозор», с просмотра которого явились. Вернее, темой беседы был не столько сам фильм, сколько зимний сад кинотеатра «Октябрьский», произведший на пару неизгладимое впечатление.
Санчес восхищался тамошними пальмами высотой с трехэтажный дом и утверждал, что однажды Никита Хрущев распорядился перевезти их из Астрахани в Москву, но гигантские размеры деревьев помешали его коварному замыслу. «Долби-стерео – это класс, – невпопад кивала Линда. – Не то что раньше. Я люблю долби-стерео». – «А как тебе павлины и прочие страусы? – допытывался Санчес. – Охренеть можно. Хамелеоны по стенам шныряют, а в аквариуме – пираньи. И все удовольствие меньше чем за четыре бакса». – «Звук потрясный, – соглашалась Линда, – я просто улетаю от такого звука. Не абы что – долби- стерео».
За последующие десять минут она повторяла полюбившееся словцо так часто, что Бондарь и сам почувствовал себя побывавшим в суперсовременном кинозале, где ему несколько часов кряду вдалбливали прописные истины о преимуществах стереозвучания над обычным. Долби-стерео, долби-стерео, долби- стерео… Подняв взгляд от пепельницы, успевшей наполниться окурками, он сравнил помутневшие зрачки Санчеса с булавочными зрачками Линды и лишний раз убедился в том, что она попивает пепси-водочный коктейль из приличия, а не для удовольствия. Ее лицо было неподвижным, как посмертная маска, зато ярко накрашенные губы непрерывно подергивались и кривились, живя своей особой жизнью двух жирных красных червяков.
– Хотела бы я, – заявила она, – чтобы у меня был свой домашний кинотеатр. С большущим- пребольшущим экраном…
«И со звуком долби-стерео», – подумал Бондарь.
– И чтобы непременно стерео, – закончила мысль Линда. – Я бы от него целыми днями не отходила. Поставила бы рядом кровать, и пошло оно все в жопу.
– А я бы от пираньев… от пираний не отказался, – мечтательно произнес Санчес. – Видала зубы? – Санчес влил в себя водку, чуть-чуть подкрашенную пепси. – Вот только не врубаюсь, как они кусаются, если у них пасти не закрываются?
– Кто? – рассеянно спросила Линда.
– Пираньи эти.
– Какие пираньи?
– Эй, ты спишь на ходу, что ли? – возмутился Санчес. – Отъезжаешь?
– Уже отъехала, – покривила губы Линда. – Шучу. В смысле: приехала. – Она заглянула в свой стакан, но не притронулась к нему, а отодвинула подальше. – Водка крепкая, в башку шибает. Больше не хочу.
Лицо Санчеса побагровело до такой степени, что стало ясно: этот парень плохо кончит. С его давлением не алкоголем баловаться, а лечебные отвары цедить, не пропуская ежедневных прогнозов погоды.
– С-сука, – с чувством произнес он. – Опять за свое? Мы же договаривались. Ты обещала.
– А в чем дело, в чем дело? – зачастила перетрусившая Линда. – Что за наезды, не понимаю? Завязала я, понял? – Покосившись на Бондаря, она догадалась перейти на шепот, хотя слышимость от этого не
