постояльцами, которые съезжают из забронированного номера по столь незначительным поводам.
Взгляд, каким она провожала Бондаря, едва не прожег дыру в его спине. Не лучшее дополнение к климату южного города, в котором и без того становилось все жарче и жарче.
«БМВ» Дубинского не принадлежал к числу сверхдорогих тюнинговых моделей. Это была рядовая «семерка» с турбодизелем, прозванная автолюбителями акулой за агрессивно заостренную линию передка.
Опробовав машину, Бондарь оставил ее на стоянке, предварительно сунув в багажник сумку. Местный водитель, к которому он обратился, сообщил, что на мысе Фиолент мало удобных съездов к морю, так что добираться туда лучше автобусом. Поразмыслив немного, Бондарь решил последовать совету. Собственный транспорт – это здорово, но не останавливаться же на каждом шагу, спрашивая остановку «Маяк».
Оружия при Бондаре не было, зато под джинсы он надел плавки, а на нос нацепил дешевые солнцезащитные очки, якобы произведенные в Италии. Пришлось обзавестись также яркой футболкой и легкими сандалиями, производящими при ходьбе развязное шарканье. В такой экипировке Бондарь смахивал на курортного плейбоя, что в общем-то соответствовало стоящей перед ним задаче. Ведь на загородном пляже предстояло провести второй раунд переговоров с Арианой Патричей, личность которой после вчерашних событий представлялась ему гораздо более интригующей, чем вначале.
Путешествие на Фиолент началось около часу дня на площади Пятидесятилетия несуществующего СССР, возле Центрального универмага. Забравшись в старенький «Икарус», Бондарь отыскал свободное местечко в конце автобуса и уселся на него, гадая, что расплавится в первую очередь – его джинсы или обивка сиденья из кожзаменителя.
Чем дальше автобус отъезжал от центра, тем больше в него набивалось пассажиров, потных, как гребцы на галере. Перекрикивая друг друга и натужное гудение ползущего в гору «Икаруса», они обменивались мнениями по самым разным поводам, начиная с большой политики и заканчивая миром высокой моды.
– А Юдашкин-то, Юдашкин… Видали, чего он в Париже вытворяет?..
– Абрамовичу я бы и захудалую шахматную секцию не доверил, не то что футбольный клуб…
– Мариночка Петровна, что ж это вы без шляпы в такую несусветную жарынь? Голову напечет…
– …задницу! А он мне: батя, если ты меня попытаешься выпороть, то я…
– …нырну со скалы, спорим? Хоть «ласточкой», хоть…
– …мордой в салат. Ну, думаю, хорош кавалер…
Контролер, с трудом протискивающийся сквозь потное человеческое месиво, вносил в несмолкаемый гвалт свою лепту, предлагая пассажирам то «обилечиваться», то «живенько проходить в зад». Дачники щетинились древками лопат. Отдыхающие заслонялись торбами, насквозь провонявшими привокзальными беляшами.
Несмотря на то, что вентиляционные люки и окна были открыты, в «Икарусе» стояла невыносимая духота. Сидя неестественно прямо, чтобы не касаться спиной раскаленной спинки сиденья, Бондарь смотрел в окно, пытаясь наслаждаться проплывающими мимо видами. В основном это были отвесные скалы. Чередование чахлой зелени с белесыми осыпями производило удручающее впечатление. Сказать, что Бондарь изнывал от жары и скуки, значит ничего не сказать.
На остановке с загадочным названием «Автобат» народа в салоне стало меньше, зато кислорода ощутимо прибавилось. Тут автобус повернул влево под углом в девяносто градусов, огибая частный дом, обнесенный высоким белым забором из инкерманского камня. В этом месте берег возвышался над морем еще не слишком сильно, и вниз можно было спуститься по одной из многочисленных ржавых лестниц. Дальше, как догадывался Бондарь, начинались по-настоящему дикие места.
– Далеко еще до «Маяка»? – спросил он у пожилой соседки, зачем-то нарядившейся девочкой.
– Я там тоже выхожу, – обрадовала она его, вместо того чтобы прямо ответить на поставленный вопрос. – Вы, как я погляжу, начинающий?
– Начинающий – кто?
– Натурист. – Тетка заговорщицки улыбнулась.
– Вы хотели сказать: натуралист? – предположил Бондарь.
– Я всегда говорю именно то, что хочу сказать. Мы – натуристы – не прячемся за недомолвками и условностями. Нужно быть открытым перед людьми. Всегда и во всем. Полностью. Вот приедем на Фиолент, сами убедитесь.
Из этого следовало, что речь идет не о юных натуралистах, а о том странном народе, который использует любую возможность, чтобы походить голышом. Прилюдно, разумеется. Поскольку бродить по дому в чем мать родила им неинтересно. Их цель – слияние с природой, и добиваются они этого путем обнажения детородных органов.
– А если кому-то не хочется раздеваться? – полюбопытствовал Бондарь. – Ну, тело дряблое. Или живот чересчур большой. Или грудь, извините, до колен свисает.
– У меня, молодой человек, ничего никуда не свисает. А что до дряблого тела… Хм, какое кому дело? Раскрепощенный, свободный, нравственно здоровый человек не станет ничего прятать от посторонних глаз. – Покосившись на попутчика, тетка понизила голос. – Между прочим, приятели в один голос утверждают, что я прекрасно сохранилась.
«Сколько им лет, твоим приятелям, хотел бы я знать?» – пронеслось в мозгу Бондаря, поспешившего отвернуться к окну.
Слева долго тянулся пустырь с разбросанными там и сям проржавевшими остовами автомобилей. Потом обзор опять закрыл крутой горный склон. «Икарус» медленно поднимался вверх. Наконец, совершив двойной поворот, сначала вправо, потом влево, он покатился вниз, где показалась зеркальная гладь моря.
Благополучно разминувшись с призывно заквохтавшей теткой, Бондарь устремился к выходу, соскочил с подножки на землю и, пройдя метров двадцать, очутился на краю пропасти. Узкая полоска берега, протянувшаяся внизу, представляла собой хаотичное нагромождение серых камней, чередующихся с небольшими галечными пляжами. Море было совершенно прозрачным. Белое песчаное дно, разбросанные по нему подводные камни, обросшие мохнатыми водорослями, – от этого зрелища захватывало дух.
Спустившись по крутой козьей тропе, осыпающейся под ногами, Бондарь очутился на берегу и принялся глядеть по сторонам, выискивая Ариану с ее группой поддержки. Слева высились шатры разноцветных палаток, между которыми сновали обнаженные человеческие фигуры. Предположив, что музыканты вряд ли расслабляются среди озабоченных нудистов, Бондарь решил окунуться, а потом двинуться в противоположном направлении.
Море, выглядевшее таким ласковым, манящим и приветливым, оказалось невероятно холодным, почти ледяным. Наверное, это объяснялось наличием холодного течения, омывающего мыс. Суставы ног Бондаря дружно заныли, протестуя против столь резкого перепада температуры, а когда он нырнул, кровь негодующе забурлила в его жилах.
Как следует разогнавшись, он предоставил своему телу скользить по инерции, лишь изредка взмахивая руками и приподнимая голову, чтобы набрать воздуха. Перед его открытыми глазами проплывали нагромождения из совершенно гладких валунов и бурых камней, облепленных раковинами мидий. Кое-где дно было устлано галькой, но чаще Бондарь парил над песчаными равнинами. Встревоженные его вторжением крабы торопились удрать подальше. Чем-то они походили на крохотные танки, наблюдаемые с высоты птичьего полета. За ними тянулись шлейфы клубящегося песка.
Если не считать вездесущих крабов и случайных рыбешек, никакая другая живность Бондарю на глаза не попадалась. Неудивительно, учитывая, что он плавал в одном из самых малообитаемых морей на планете. Жизнь в Черном море сосредоточена только в узкой прибрежной полосе, на относительно небольшой глубине. Ниже двух сотен метров уже никого нет, поскольку там начинается сероводородная зона. По мнению ученых, она с каждым годом расширяется, угрожая смертью всем живым организмам, но Бондарь полагал, что на его век чистой морской воды хватит. Кстати, у побережья Фиолента она была значительно солонее, чем где-либо еще. Ощущая во рту неповторимый вкус этой воды, Бондарь выбрался на берег, собрал свои манатки и пошлепал босиком дальше.
Первыми людьми, попавшимися ему навстречу, были два голозадых мальчугана, самозабвенно метавших в море плоские камушки, которые долго скакали вдаль по водной глади. Подойдя поближе, Бондарь с удивлением обнаружил, что один мальчишка не только выше и крупнее, но
