– А что делать? – вздохнула Надя. – В садике грипп, уже вторую неделю мы на карантине. Соседка заходит каждый час, кормит ее, присматривает. А вообще дочка у меня тихая, может целый день со своими куклами возиться.
– Удивительно. – Мужчина засмеялся каким-то своим мыслям. Потом встал и ласково сказал Наде: – А знаете, Наденька, не нужно морса, займитесь лучше дочкой. А то она меня возненавидит, ведь я ваше внимание отнимаю.
А мы с вами еще обязательно встретимся и чайку попьем.
Еще раз с удовольствием окинул взглядом телевизор – и пошел к выходу. Надя смотрела ему вслед со странной смесью облегчения и разочарования.
Ночью она снова не смогла заснуть, даже новый телевизор не помог. Вечером взялась настраивать программы, но не сумела разобраться с пультом, а инструкция в коробке отсутствовала. Она пыталась найти канал, по которому показывают «Спокойной ночи, малыши», вся издергалась, да и дочка ждала, плакала. Потом Уля уснула, а Надя все щелкала пультом, с каждым мгновением все больше наливаясь ненавистью к собственной беспомощности.
«Какая ты никчемная, – яростно шептала она. – Ничего у тебя не получается. Ни семью не можешь наладить, ни телевизор. Зачем ты вообще такая на свет родилась!»
Она отшвырнула пульт и убежала плакать в ванную. Горячая вода предотвратила истерику, и вдруг Надя поняла, что завтра она обязательно позвонит Андрею. Повод имеется: она на самом деле не знает, как настроить эти чертовы каналы. Сам Андрей, конечно, вряд ли снова объявится. Кажется, он ясно дал понять, что одинокая женщина с ребенком под столом ему неинтересна. Но ведь и ей ничего не нужно от него, кроме всего лишь маленькой иллюзии, эпизода, который она потом будет вспоминать, возможно с отвращением, – но у нее хотя бы появится что вспоминать.
Но утром Надя проснулась совсем с другими мыслями. О своей вчерашней слабости даже вспоминать было противно. С мыслями о соседе было покончено навсегда. Зато теперь в душе ее поселилась отчаянная решимость любой ценой связаться с Рэмом. Не ради себя – ради маленькой девочки, дочери ее покойной подруги, родственников которой ей так и не удалось отыскать. И как такой выход раньше не пришел ей в голову?
Она уже пыталась удочерить малышку, маялась по инстанциям, но везде сталкивалась с одним ответом: нужно согласие мужа, справки с его работы, о его доходах и тому подобное. А где раздобыть все это, когда муж у тебя – только на бумаге? Но теперь, когда девочку из весьма приличного дома ребенка перевели в этот ужасный детский дом, надо принимать решительные меры. Пока все, что она может сделать, – это иногда брать девочку домой, мыть, кормить, ласкать. А этого мало, слишком мало. Она должна отыскать Рэма и попросить его о помощи. Конечно, он будет против – но ведь она не просит его вернуться и жить с ними. Она сильная, сумеет поднять в одиночку и двоих детей. А уж остальное зависит от Рэма. Если он захочет вернуться, если примет семью в новом составе – что ж, она не будет противиться его решению.
Но на другой день на Надины плечи свалились такие заботы, что пришлось на время отложить осуществление своего замысла. А еще через неделю она неслась через двор и чуть не врезалась в стоящего у подъезда Андрея.
– А я хотел вас навестить, по-соседски, – сказал Андрей так просто, будто они расстались минуту назад. – Подумал, сумели ли вы сами разобраться с каналами?
– Не сумели, – призналась Надя. – Но я сейчас в таком цейтноте! Соседка сама заболела гриппом, я взяла отгул. Но все равно приходится бегать, хотя бы по магазинам. А сейчас бегу обед готовить, ребенок голодный сидит.
Она говорила и говорила, стесняясь того, что выглядит в глазах Андрея настоящей растрепой, и одновременно пытаясь дать ему понять, что вовсе не стремится продолжить знакомство. Но Андрей намека не понял.
– Пойдемте, – сказал он, – вы займетесь обедом, а я вам все налажу. И даже чаю требовать не стану. Я вижу, вы совсем умотались.
– Хорошо, – кивнула Надя. В конце концов, с телевизором и впрямь нужно что-то делать.
Но, едва поднялись в квартиру, зазвонил телефон. Надя схватила трубку и слушала несколько минут молча. Лицо у нее сделалось совсем растерянное. Она повернулась к Андрею, развела руками:
– Ну, просто сумасшедший день какой-то. Мне надо срочно убегать. Наверное, не получится сегодня с телевизором. Нужно ребенка из больницы забрать.
– Что, неужели еще одного? – засмеялся Андрей.
– Получается, что так.
– Надолго это?
– Не знаю, постараюсь в полчаса уложиться. Обратно возьму такси.
– Знаете, Надя, – сказал Андрей. – Если вы мне доверяете, то я могу вас в квартире подождать. Налажу пока технику, присмотрю за девочкой. Где она, кстати?
– На обычном месте, – слабо улыбнулась Надя, наблюдая из коридора, как слегка шевелятся бахроминки скатерти. – Спасибо вам огромное за помощь, правда, я постараюсь как можно скорее…
– Надя, а девочка не испугается меня?! – спросил Андрей.
– Нет, не волнуйтесь, – успокоила его Надя, уже держась за дверную ручку.
Потом крикнула в сторону комнаты:
– Заинька, я ухожу, но очень скоро вернусь!
– Только не задерживайтесь, – улыбнулся Андрей. – Мы вас ждем.
Надя махнула рукой и понеслась вниз по лестнице. Она добежала до остановки автобуса и сумела в последний момент запрыгнуть в закрывающуюся дверь. Та смачно чавкнула за ее спиной. Надя перевела дух, достала монетки на билет – и вдруг сообразила, что денег в ее карманах никак не хватит на такси. Она так огорчилась, что даже тайком ущипнула себя за руку. Тащить на общественном транспорте ослабленного после тяжкой болезни ребенка – невозможно. Она вылезла на следующей остановке и побежала обратно к дому. Отворила ключом дверь, прислушалась – в квартире стояла тишина. Слабо пахло чем-то медицинским, пугающим. И вот еще странность – ботинки Андрея, которые он деликатно установил на тряпке у входа, теперь куда-то исчезли…
Лиза
– Тебе так дорога эта женщина? – уже не в первый раз, но в разных вариациях пытал ее Миша.
– Не думаю, что она мне слишком уж дорога, – отвечала Лиза.
– Зачем же ехать в тот дом? Рэм Григорьевич ведь обещал пристроить ее в клинику для алкоголиков? Хозяин слово всегда держит. А нужные места он знает, Ульяну лечил.
Они уже четверть часа сидели в машине, но все не могли договориться и двинуться с места. Миша даже руки отвел подальше от любимой баранки и нарочито держал их на коленях. Ехать к прежнему дому Лизы ему очень не хотелось.
– Вот я сейчас вылезу и поймаю частника! – пригрозила ему Лиза. – Нет, правда, я хочу там побывать. То есть нет, не хочу – но чувствую, придется. Мне не нравится, что эта девчонка там ошивается.
– Но ведь это вполне закономерно, – очень серьезно произнес Миша. – Если допустить, что эта женщина – ее мать, которую она никогда в жизни не видела.
Лизу от этих слов словно холодок продрал, все тело покрылось гусиной кожей. Она заговорила горячо:
– Миша, ну неужели ты не понимаешь: эта женщина по определению никому быть матерью уже не может. Ее теперь и человеком-то нужно называть с большими оговорками. У меня с ней за всю мою жизнь не было ни одной хорошей минутки. А что уж говорить об Уле!
– Просто ты непьющая, – возразил Миша. – А они сейчас, может, квасят на пару и совершенно довольны друг дружкой.
– Вот этого-то я и боюсь, – сказала Лиза и вздохнула с облегчением, обнаружив, наконец, причину собственного беспокойства. – Вдруг об этом узнает Рэм Григорьевич? Ему будет неприятно, он Ульяну все- таки вырастил. Нет, я поеду и вытолкаю эту девчонку оттуда в шею. В конце концов, я до сих пор там прописана!
