Она думала об этом, пока шла рядом с Сашкой до комнаты отдыха для учителей. Только на самом пороге затормозила:
– Сашка, я к себе пойду, меня уже ноги не держат.
– Что ты? – Сашка обхватила ее за плечи. – Тебя ведь все ждут.
И почти втолкнула ее в комнату. Вероника была изумлена, обнаружив, что здесь собралась вся их небольшая «компания заложников». Юлька, Алия, Александр Сергеевич – все сидели вокруг стола и встретили Веронику неопределенными улыбками.
– Наконец-то, – проскрежетала из угла Юлия. – Мне уже осатанело без конца пить чай и дожидаться ужина.
– Мне чайку никто не нальет? – бесшумно ввинтился в комнату Координатор. – Измотался я, пока искал нашу беглянку. Кстати, не вам бы жаловаться, Юлия Львовна.
Юлия поморщилась, а Сашка воскликнула:
– Конечно, Владислав Ильич, только сперва вам придется поужинать!
– А я, знаете ли, Александра Ивановна, и спорить с вами не буду!
Вероника сидела слегка в тумане после всего пережитого и только дивилась на все, что происходило вокруг. Вот уже, кажется, начинается братание заложников с похитителем. Да и у нее самой Координатор больше не вызывает ненависти. Ведь если бы не он – где сейчас была бы она?
И так же, словно сквозь слой ваты, услышала она странный вопрос, заданный Александром Сергеевичем:
– Скажите, разговоры в этой комнате каким-то образом фиксируются? Я имею в виду, в настоящее время?
– А у вас есть какое-то сообщение? – тут же отреагировал Координатор, и от расслабленности в его голосе не осталось и следа.
– Да, я хочу говорить... настало время. Веронике нужно возвращаться домой, да и всем остальным – тоже... В общем, я расскажу вам, что случилось со Стасей.
Вероника оцепенела на стуле. Никто в комнате не произнес ни слова и не пошевелился, только дернулась всем телом и побелела Сашка. В этой нереальной тишине Александр Сергеевич начал свой рассказ.
– Тот год был вторым годом моего учительства. Мне только что исполнился двадцать один год – теперь-то уж понимаешь, какой это смешной возраст, не так ли? Я терзал себя днем и ночью и даже во сне пытался создать свою систему, свой стиль. И частенько создавал, особенно в выходные дни. А потом приходил в школу – и все мои задумки шли прахом. Мои нововведения вели к тому, что урок превращался в хаос, педагогические приемы действовали на учащихся как на слона комариные укусы.
Когда я понимал, что урок вот-вот будет сорван – приходилось вновь закручивать гайки. Это восстанавливало дисциплину, но – опускались руки. Я тяжело переживал ненависть ко мне моих учеников, словно сам себя начинал видеть в каком-то искаженном зеркале. К тому же я чувствовал, что слишком туго натянутая пружина однажды лопнет с нешуточной отдачей.
Так и случилось. На том самом уроке, когда Стася Борская решила вступиться за свою даже не подругу, а просто одноклассницу Алию Хасанову. Девочки помнят, что тогда произошло.
– Я тоже в курсе, – торопливо подал голос Владислав Ильич.
– Замечательно, не придется углубляться в обстоятельства, которые меня отнюдь не красят. Не знаю, трудно ли вам вообразить, что творилось тогда в моей душе? Первая мысль была – что теперь делать, как поступить? Прервать урок, наказать Стасю, выгнать вон из класса? Или сделать вид, что ничего не произошло, и как-то замять дело? Впрочем, замять едва ли удастся. Тридцать пар глаз смотрели на меня с нетерпеливым любопытством, ожидая моей реакции. А что мог сделать я, стоя перед ними с горящей от пощечины щекой? Я просто выбежал из класса.
В учительской, где я искал защиты от нескромных взглядов, как на грех, оказалась завуч школы. Эта железная леди мигом вытянула из меня всю правду. И, увидев, что я едва стою на ногах от переживаний, велела отправляться домой.
Дома я поступил самым неоригинальным способом: нашел материнские сигареты и первый раз в жизни закурил. Хорошо еще, что в доме не держали алкоголя... В общем, когда через десять минут я случайно глянул на себя в зеркало, то увидел там круглый зеленый блин с поджаренной до красноты одной щекой. И как раз в это мгновение раздался звонок в дверь.
Я не был готов принимать гостей, поэтому на цыпочках подкрался к двери и заглянул в глазок. И увидел на площадке Стасю Борскую. Наша завуч не придумала ничего лучше, как отправить ее ко мне на дом просить прощения. Девочка не выглядела слишком огорченной, она нетерпеливо гарцевала на площадке и без конца жала на кнопку звонка. А я молил небеса, чтобы она ушла раньше, чем вернется с работы моя мать.
Стася покрутилась по площадке еще минут пять, а потом поскакала вниз по лестнице. Только тогда я смог перевести дыхание. К приходу матери я уже лежал в постели и старательно изображал заболевшего.
В ту ночь я о многом передумал. Сначала был готов завтра же подать заявление об уходе и никогда больше не переступать порога школы, ни нашей, ни какой-либо другой. Но потом заныло в груди: а как же задуманные, но еще не написанные мной книги по педагогике, как же звание «заслуженный учитель», как же призвание, в конце концов? Неужели должно отказаться от мечты из-за какой-то девчонки? И я решил, что сумею пройти через это испытание.
На другой день мать предложила вызвать доктора, сказав, что выгляжу я и впрямь неважно. Но я наотрез отказался от нескольких дней передышки. Я понимал, что за это время могу окончательно пасть духом и никогда уже больше не заставлю себя вернуться в школу. Встал и пошел на урок. Это было нелегко. Кое-кто из присутствующих об этом очень хорошо знает. – Александр Сергеевич с невеселой улыбкой посмотрел в Сашкину сторону. – Но в конечном счете оказалось не так уж страшно. Для меня было большим облегчением узнать, что Борская временно отстранена от моих занятий. Но почти каждый день я натыкался на нее в школьных коридорах. Она всегда вежливо кивала и здоровалась со мной, и я с готовностью подхватил игру под названием «ничего не случилось».
Где-то в самом конце ноября, едва я вернулся с работы домой, кто-то позвонил в мою квартиру. На этот раз я не стал смотреть в глазок, а сразу распахнул дверь. На пороге стояла Стася.
Я подумал в тот миг, что она пришла поговорить насчет четвертной оценки по моему предмету. И пригласил ее пройти в гостиную. Стася сняла в прихожей пальтишко и сапоги, босиком пробежала в гостиную, уселась на стул и скромно натянула на колени юбку форменного костюма. И стала в упор смотреть на меня своими поразительными глазами.
– Ну, говори же, я тебя слушаю, – поторопил я.
– Александр Сергеевич, вы должны мне помочь, – довольно робко произнесла она.
– Изволила обеспокоиться насчет оценки по географии? Скажи честно, ты вообще открывала в этой четверти мой учебник?
– Оценка тут ни при чем, – отмахнулась Стася, как будто даже удивленная, что я заподозрил ее в такой мелочности. – Александр Сергеевич, я должна исчезнуть.
– Что такое? – переспросил я. – Что значит – исчезнуть? Убежать из дома? Ты вообще в своем уме, девочка?
– Не убежать, – тихо, но очень твердо поправила меня Стася, – а именно исчезнуть. Чтобы никто не знал, не догадывался, куда я делась.
В тот момент у меня возникла идея, что девчонка в самом деле сошла с ума. И стал говорить с ней мягко, как принято разговаривать с безумцами.
– Стася, – сказал я. – Почему ты решила обратиться именно ко мне?
– Потому что только вы согласитесь мне в этом помочь, – с великолепной уверенностью произнесла она. – Дело в том, что у меня скоро родится ребенок.
– Что?! – вскричал я и против воли скосил глаза на ее живот. – И ты мне так спокойно об этом говоришь? Стася, с такими проблемами девочка в твоем возрасте должна прежде всего обращаться к своим родителям...
– Родители ни при чем, – перебила меня Стася. – Они ни о чем не должны знать. Из-за них-то я и хочу
