Марина дернулась.
— Так выбирай — мужской или женский?
— Не надо… — прошептала несчастная девушка.
— Тогда выберу я.
Малофеев распахнул дверь мужского туалета и, лишь только Марина попробовала открыть рот, тут же всунул туда ствол пистолета.
— Попробуй только пикнуть — пристрелю!
В туалете желтели лужи, мерзко пахло застоявшейся мочой.
— Забирайся! — приказал Малофеев.
И Марине пришло влезть на два бетонных столбика, сооруженных возле унитаза. В бачке журчала вода, на канализационной трубе высилась куча грязных газетных обрывков. Пистолет на мгновение исчез, но тут же уперся ей в затылок.
— Присядь и согнись!
— Не буду…
— Пристрелю и закопаю.
Чтобы не упасть и не уткнуться лицом в вонючую бумажную кучу, Марине пришлось ухватиться руками за края бачка со снятой крышкой. Старший оперуполномоченный завернул ей на спину юбку и содрал белье. При этом он хрипел, неловко орудуя одной рукой. Марина видела, как съехали до колен его брюки, как широкий кожаный ремень одним концом попал в желтоватую лужицу. А затем мелькнула лилово-розовая головка напряженного члена.
— Сейчас узнаешь, что умеет настоящий мужчина.
Малофеев попытался пристроиться сзади. Марина вся сжалась.
— А ну, расслабься! — закричал милиционер в штатском, ударяя ее ребром ладони по левому боку.
— Не могу.
Ей казалось, что с нее пытались живьем содрать кожу.
— Насухую не получится, — абсолютно спокойно проворчал Малофеев и с чувством, с толком, с расстановкой поплевал на пальцы. Затем он растер слюну по члену и резко навалился на Марину. Хрустнул бачок унитаза.
— А ты подмахивай! Подмахивай! Что я, один стараться буду? — шипел Малофеев, тыча стволом пистолета в затылок. — Голову, голову ниже! Жопу выше! — командовал он.
Марине казалось, что этот ад никогда не кончится. Руки у нее начали затекать, но она боялась распрямить локти, боялась до потери сознания. Ведь одно неверное движение — и ее мучитель нажмет на спусковой крючок…
Дверь в туалет приоткрылась. Кто-то хохотнул и негромко спросил:
— Опять забавляешься?
— Вали отсюда! — прохрипел Малофеев, не прерывая своего занятия.
Вдруг Марина увидела, как по куче грязной бумаги ползет маленький паучок. Удивительно, но к нему ничего не приставало, хоть он и пробирался через дерьмо. Паучок замер, словно заметил ее. Девушка впилась в него взглядом, понимая, что сойдет с ума, если не сумеет отвлечься. Нужно было думать о чем-то другом, за чем-то следить.
Малофеев хрипло выдохнул и мелко затрясся. Затем он опять навалился на Марину всем телом. Ее руки соскользнули с мокрого бачка. Она больно ударилась грудью о шероховатый фаянс и только чудом успела упереться руками в стену. Липкая, горячая жидкость толчками входила внутрь.
— Ух… хорошо…
Малофеев отстранился, затем схватил свою жертву за волосы и развернул лицом к себе.
— Вытирай! — приказал он, указывая на свой липкий член.
Марина, содрогаясь от отвращения, принялась вытирать слизь рукой. Старший оперуполномоченный криво усмехнулся опухшими губами.
— Ну что, понравилось?
— Я не могу… — прошептала она. — Не надо…
— Надо, Федя!
Ей сделалось дурно, колени подкосились, и она опустилась на осклизло-мокрый кафельный пол.
— Не могу больше…
Очнулась она от того, что ей лили на голову воду. И вновь перед глазами возникла откормленная лоснящаяся харя с маленькими свинячьими глазками и тараканьими усами, цветом напоминающими лужи на полу.
— Я уж думал, ты окочурилась, — произнесло это неизвестное науке животное.
— Мне плохо, — прошептала Марина, — плохо…
— Ай-ай-ай! Может, доктора позвать? Девушка оперлась рукой на край унитаза (что значил для нее вонючий сортир по сравнению со всем пережитым!), встала на полусогнутых ногах и попыталась подтянуть порванные колготки.
Вдруг она подумала, что существо с документами на имя старшего оперуполномоченного Малофеева по возрасту вполне могло быть ее отцом. Ее отцом могло быть «ЭТО»… Господи, за что?
— Ты из себя целку не строй, — Малофеев подкрутил ус жестом поручика Ржевского. — Небось, «казала у середу: дам и с заду и с переду»?
— Тебя в тюрьму посадят, — не очень-то уверенно проговорила Марина.
— Меня? За что? — Старший оперуполномоченный сплюнул, снайперски попав в центр унитаза.
Желтоватый плевок тут же скрылся в недрах городской канализации.
— Ты же меня изнасиловал.
— Ой ли? Сама притащилась, дала мне, а потом шантажировать вздумала? Да я тебе сейчас… — И пистолет снова уткнулся в висок.
— Ты меня изнасиловал.
— Тебе, сука, еще мало? А ну, бери в рот! Научу старших уважать.
— Не надо! Ради Бога…
— Бери, кому говорят.
Малофеев схватил Марину за волосы, поставил на колени и, всунув ей между зубами ствол пистолета, заставил взять свой член в губы.
— Соси, соси, он должен встать! Слышишь? Не встанет — пристрелю!
Девушка очнулась на кафельном загаженном полу. Надя пыталась привести ее в чувство и, когда ей это более или менее удалось, вывела прочь из филиала ада на земле.
На следующий день, немного придя в себя, Марина Езерская поняла, что ей ничего не удастся доказать. Ведь в отделении милиции вряд ли кто признается, что видел ее и Малофеева. Никаких протоколов задержания тоже не было. Две недели она прожила как в тумане, а потом решила во что бы то ни стало исчезнуть из Смоленска, сделаться другим человеком. И в этом ей должен был помочь Феликс — друг ее брата.
Глава вторая
Небольшая, дворов на двадцать, деревенька Булгарино расположилась в пятнадцати километрах от Смоленска, на берегу Днепра. От самой реки ее отделял широкий заливной луг. Первые дома стояли у самого подножия холма, а затем улица карабкалась на его крутой откос. Вершину холма и спуск к деревне занимало кладбище с маленькой деревянной церквушкой и частоколом потемневших крестов. Серые бревенчатые дома, длинные полосы огородов, уходящие к самому лугу, — в общем, типичная деревенька российского Нечерноземья.
Лишь один двор был разительно не похож на все остальные: ни аккуратных грядок, ни парников, ни хлева со скотиной. На вымощенную булыжником улочку выходил небольшой домик в два окна, покрытый поросшей изумрудным мхом, растрескавшейся шиферной крышей. А вот за ним, поближе к кладбищу, возвышался огромный, двухэтажный недостроенный домина.
С архитектурной точки зрения эти хоромы совершенно не соответствовали недавно возникшему стилю «нозое русское зодчество». Не было ни красного облицовочного кирпича, ни башенок, ни шпилей, ни флюгеров, ни черепицы. Простые гладкие бетонные стены, плоская, залитая битумом крыша — огромный куб
