Разрыв. Затем глаз бесстрастной камеры начал неумолимое приближение к новому мегаполису. Он снижался до тех пор, пока не стало возможным разглядеть действительно все. Затаив дыхание, два человека смотрели последний видеоклип. Армагеддон non-stop. Это зрелище относилось к числу тех, к которым невозможно привыкнуть.
Мартиролог войны сопровождался обволакивающей музыкой в стиле эмбиент. Звуки электронного реквиема то покалывали нервы иголочками, то давили прессом, хотя громкость была минимальной.
А небесный оператор продолжал облетать города северо-восточного побережья.
Бостон. Чикаго. Нью-Йорк. Почти неотличимые горы развалин. С трудом в этом лунном ландшафте можно было разглядеть прежние достопримечательности: Несколько уцелевших пролетов Бруклинского моста. Остатки небоскребов «Эмпайр-стейтс-билдинг» и «Утюг». Крохотный Liberty island — от Статуи Свободы остался только постамент. Капитан заметил, что оператор или режиссер намеренно фиксирует внимание зрителя на том, что для каждого американца было символом.
Наконец, он узнал Филадельфию, которая напоминала большое болото. Заснята она была, похоже, через неделю после атаки, потому что пожары успели потухнуть, а оператор не боялся подлетать к выжженной проплешине эпицентра. Эти кадры были одними из самых тяжелых. Потом приближение стало таким, что можно было рассмотреть отдельные здания, точнее, руины. Массивный фасад Художественного музея уныло торчал из подернутой ряской воды, в которой рядом плавали автомобильные покрышки, пластмассовые стулья и то, что могло быть как бревнами, так и раздутыми трупами. Капитан спокойно и отстраненно пробегал взглядом по знакомым очертаниям улиц. Даун-таун был разрушен почти до основания, словно его долго и с остервенением громил огромный ящер из глупого японского кино.
Города сменяли друг друга, но пейзаж оставался прежним. Черная выжженная пустыня. Атомная бомба свела к общему знаменателю и негритянские гетто, и роскошные пригороды.
Что там за надпись внизу? Он пригляделся.
Цитаты из Апокалипсиса («The fourth angel poured out his bowl on the sun, and the sun was given power to scorch people with fire…») и какая-то мистическая чепуха, которая перемежалась риторическими вопросами.
Непрерывный заунывный вопль по погибшему человечеству.
Капитан усмехнулся. Вот и здесь опять англо-саксонский шовинизм. Сообщение было адресовано «всем живым людям планеты», но надпись бегущей строкой шла только на английском. Ему хотелось возразить неведомому плакальщику: «Рано вы нас хороните!», но тут на экране снова появился сгоревший Нью-Йорк. Запись пошла по второму кругу?
Нет.
На этот раз время было, судя по всему, через месяц после удара. И теперь точно снимали с вертолета — на заднем плане был слышен шум винтов. На этот раз он смотрел внимательнее и успевал разглядеть мелкие детали, которые ускользнули во время первого просмотра. Плотина из трупов между двумя шлюзами на реке. Обгорелое тело на перевернутом, но почти целом велосипеде. Черный силуэт человека, будто отпечатавшийся на оплавленной бетонной стене. Два на скамейке.
Внезапно он вспомнил тот вечер. Закат над океаном. Ее волосы, глаза, запах ее тела. Они познакомились в клубе, куда он зашел второй раз в жизни. У стойки бара, к которой Эбрахам вышел, как к острову в море дергавшихся под нелепую музыку и вспышки стробоскопа силуэтов. Странно, что он вспомнил об этой ночи в Нью-Йорке именно сейчас. Они не могли быть вместе, и дело было даже не в том, что у нее был муж. Просто так сложились обстоятельства.
Вместо того, чтобы сразу пойти к нему в номер, они тогда долго гуляли в Центральном парке, где-то неподалеку.
А на экране уже были кварталы одноэтажных домов. Вдруг один размытый контур на мгновение обрел четкость, и капитан увидел фигуру человека рядом с крыльцом. Собственно, от всего дома хорошо сохранилось только крыльцо. Чернокожий — а может, просто вымазанный в саже — человек в теплой куртке судорожными движениями рылся в куче обломков. Вот он нагреб с десяток банок и начал складывать их в тележку из супермаркета. Воровато оглянулся, и, видимо, заметив кого-то, бегом припустил вместе с тележкой, уходя из поля зрения камеры.
А экран по-прежнему засыпал Сильверберга лавиной вопросов, на которые не знал ответа не только он:
«WHAT HAVE WE DONE?»
«What will become of us?»
Последний вопрос можно было трактовать двояко, но Эбрахам почему-то думал, что речь идет не только о United States. Внезапно ставшая уже привычной зловещая мелодия оборвалась. Изображение исчезло, сменившись синим экраном.
Это капитан выдернул винчестер из разъема.
«Ожидайте ответа от внешнего накопителя»
«Ожидайте ответа…»
«Ожидайте…»
— Занимательно, — бесстрастно произнес с пустоту Сильверберг, поднимаясь с места. — А вы думали, я другого ждал?
Вроде ничего нового он не увидел. Но почему-то давнишние мечты о тихом уголке, райском острове показались до смешного наивными. Остался ли такой?
Он понятия не имел, что им делать потом, когда задание будет выполнено.
Ненависти к русским не было, жажды мести тоже. Только тоска и отчаяние. Пропадите вы все пропадом…
Он хотел, чтобы каждая из ракет, несущая Nuclear Robust Earth Penetrator поразила бункеры Урала. А потом эту чертову «цель номер пять». Пусть война, наконец, закончится.
Часть 1. ИСХОД
Глава 1. РАЗВЕДЧИКИ
Ровный ход вездехода — так же он когда-то ехал на своем «Патроле» по германскому автобану — подкупал иллюзорной возможностью расслабиться и отвлечься. Особенно если на водительском месте верный товарищ, а сам ты отдыхаешь после четырехчасовой вахты.
Никогда они еще не забирались так далеко. Богданов смотрел на руины, проплывающие в синеватом свете галогенных фар.
Эта война с самого начала казалось ему бредом, слегка замаскированным под реальность. Что-то не вырисовывалось. У убийства должен быть мотив, это закон жанра. Мотив нападения на Россию вроде бы был, но шитый белыми нитками, как детективная интрига в ироническом детективе.
Нефть? Те лужицы, что от нее остались, разработка которых обошлась бы втрое дороже, чем на
