Выкидыш

представления об этих правилах и функциях, которые должен выполнять и которым обязан следовать немец.

Немцы. Господь их благополучно забыл. Они копошатся в своем комфорте, и думать забыли об откровении божественном. Их идолы – деньги, успех, карьера, достаток. Они не нуждаются в Боге. И это еще не самое страшное. Страшно будет, когда Господь перестанет нуждаться в немцах.

Немцы могут вовсе не думать о Боге, и им ничего. С них спрос, как с маленьких детей. Никакой.

Только теперь Германия заканчивается для меня. И только так. Германия – это alter ego России. И наоборот. Германия – это страна российских сказок. И наоборот. Германия – это реальность, если Россия – это мистика. И наоборот. Германия удручает, когда Россия радует. И наоборот. Германия – завтра, когда Россия – сегодня. И наоборот.

Я испытываю к Германии ненависть и благодарность одновременно. Ненависть и благодарность – во временном смысле горизонтальны, не вертикальны. Точнее (!): временная (ударение – на третий слог) природа ненависти и благодарности – горизонтальна, не вертикальна.

Германия в моём сердце! Перед отъездом домой в Россию, в последнее германское мое утро, зазвонили все немецкие колокола, побеждая сатанизм. Заканчивалась церковная служба. Германия прощалась со мной и с каждым из нас. Прощалась, чтобы остаться с нами навсегда!

Германия прекрасна. Но эта красота скрыта от поспешного наблюдателя. Немцы очень застенчивы, это внутреннее нежное смущение не терпит постороннего взгляда и скрыто под резкой речью целеустремленных мужчин и твердой походкой уверенных женщин. Немцы очень суеверны, психологически суеверны. Для немца запустить постороннего человека в свой внутренний мир – это всегдашняя и суеверная мука. И немцы природно скромны, не публичны. Для немца – нож по сердцу, болтовня о предстоящих его планах и возможных, в связи с этими планами, результатах.

Ведь и я очень застенчив. И так же, как и немцы, суеверен, психологически суеверен относительно своих, еще не реализованных планов, и в этой связи, скромен природно, не публичен. В этом очень похожи русские и немцы.

В Германии всё хорошо, когда бы не немцы. Я отказываюсь быть одним из них. Я возвращаюсь домой. В свой муравейник.

041999. Проснулся утром в подавленном состоянии. Очень непокойно. Я вёл себя в Германии недальновидно и неразумно. Единственное объяснение – медовый месяц. Объяснение почти принято. Да!

Со страхом приступаю сегодня к России.

Я в России. Мы в России. В аэропорту нет иностранных самолетов, практически нет иностранцев. В Россию никто не летит. Россия почти в изоляции. Минимизировались контакты с внешним миром.

Первое впечатление – общее состояние хаоса. Муравейник. Никому ни до кого нет дела. Каждый занят своим собственным делом. Нет ощущения существования, а главное, работы стройной и отлаженной государственной машины. Ощущение, что государства, как такового нет, есть дикое поле, в котором толкутся люди, пытаясь выжить, решить свои проблемы, малые или большие.

Хаос во всем, большом и малом. В Москве много милиции и ненависти.

Такое нынешнее состояние умов в России может привести к фашизму, то есть к вседозволенности. То, что и пережила когда-то Германия в тридцатых годах, пройдя за несколько лет путь от национального возрождения к общенациональному расизму.

Телевидение. Жалкое телевидение, в котором практически нет людей. Паршивое или не очень кино. Новости, основное содержание которых – уголовные дела, столкновения президента и парламента, генеральный прокурор против президента, международные кредиты для поддержания страны. Боль, страх, негодяйство, подозрительность, наветы, преследования, зависть, ублюдочничество. Живых людей, которые бы с болью и живо обсуждали проблемы страны и мира, нет. Неотесанное телевидение.

Хаос. У меня мгновенная реакция тела на это раздражение. Высыпала всякая гадость на спине.

Вечер. День к концу.

В России всеобщий, всепоглощающий хаос. Или свобода?! Всепоглощающая духовная и душевная свобода. Кажется, ближе! Россия – это истовая и пронзительная свобода во всем. Эманация свободы и света. От всего и во всем.

На остановке. Подошел троллейбус. Открываются двери. Впереди меня согбенная старушка в темно- синем длинном до пят платье. Навстречу такая же в светлом платье с чем-то пестрым на руках.

Всплывают в голове слова: «Многострадальный народ российский…» – Сказанные на службе седым сербом священником в православном храме Святого Пантелеймона в кельнском районе Porz.

Вхожу в троллейбус, почти ничего не видя перед собой, слезы застят глаза. Выбираю уголок слева от входа. Милые мои, любимые люди. Как же я вас люблю. Вы жертвуете собой, давно, тяжко и терпеливо. К чему вас ведет жертва ваша? Что вы строите? К чему ваша жертва, чему потребна? Куда вы идете? Куда мы все идем? Что мы хотим?

Вспоминаю «На ранних поездах» Бориса Пастернака. Про себя читаю.

«В горячей духоте вагона// Я отдавался целиком// Порыву слабости врожденной// И всосанному с молоком.// Сквозь прошлого перипетии// И годы войн и нищеты// Я молча узнавал России// Неповторимые черты.// Превозмогая обожанье,// Я наблюдал, боготворя.// Здесь были бабы, слобожане,// Учащиеся, слесаря.// В них не было следов холопства,// Которые кладет нужда,// И новости и неудобства// Они несли как господа.// Рассевшись кучей, как в повозке,// Во всем разнообразьи поз,// Читали дети и подростки,// Как заведенные, взасос.// Москва встречала нас во мраке,// Переходившем в серебро,// И, покидая свет двоякий,// Мы выходили из метро.// Потомство тискалось к перилам// И обдавало на ходу// Черемуховым свежим мылом// И пряниками на меду».

Вот и ответ. Вот и ответ.

Очень умная пресса в России. Хотя злая и нелицеприятная, очень жесткая, часто провинциальная, упрощающая понятия и события, приводящая разнообразие к однообразию.

А главное! Информативно сильная. Все изменения в стране начинаются с прессы.

Прежде всего, газеты, как наиболее динамичные организмы, реагируют на изменение ситуации в стране, на новый нарождающийся спрос на патриотизм, великодержавие и самость. Газета «Известия» вспомнила свои традиции начала тридцатых, конца пятидесятых и начала шестидесятых. «Известия» отражают вновь мир. И слегка политизируют свою позицию по всем вопросам бытия.

Старшие дети. Очень по ним соскучился. Хана вновь нездорова. Вновь кожа лица зацвела болезненным цветком. Эстер в ужасном душевном состоянии. Сразу куча проблем. Ханечке нужно покупать туфли, вещи, ее надо лечить. Обмен веществ – её беда, наследованная. Их мать за ними смотрит. Жаль, не передает им тонкостей духовного мира. Но удерживает их души в состоянии достаточного покоя и на дороге к Богу.

Всё. Я совершенно свыкаюсь с домом.

Резкое отличие нашего мира от западного. Зарегулированного западного мира, удобного в колее, но практически несуществующего вне колеи. Поэтому западный мир столь жесток по отношению ко всему инородному, ко всему, что не вписывается в западные представления, в западный стиль, в западную мораль, в западные принципы жизни и обстоятельства, ей сопутствующие.

Свыкся с домом. Россия – это совершенно не регулированный мир. Он, действительно, свободен, он, действительно, свободен духовной свободой, не назывной.

Хотя внешне всё убого, бедно. Нищие люди, в основном. Бедно большинство. Это и успокаивает.

Очень острое и щемящее чувство дома. Россия.

042099. Ведь горе. Такое горе, что все слова кажутся случайными, лишними, пустыми и ненужными. Горе. Внутри все сжалось до размеров ничто. Душевное онемение.

Сегодня ночью у Сарры случился выкидыш. Вызвали машину «скорой помощи».

В 2.30 ночи её забрали, я посадил её в машину со словами – «я тебя люблю». Я не мог оставить Веру, которая спала дома и, которая уже успела подхватить дома какую-то заразу. Сарру привезли в больницу и сразу же на операцию, а в 4.30 уже отвезли назад в палату. Она очнулась после наркоза. И уже никого нет! Через полтора часа позвонила мне, добредя до внутреннего больничного