день у меня кружилась голова. Нельзя, невозможно сочетать высокий духовный мир надчеловеческих усилий и надчеловеческой правды, и сиюминутный мир корыстных, примитивных интересов.
Се люди! Значит, можно сочетать!
Нужно пройти слово и мысль, и дорогу, отделяющую высокий отшельнический мир от сиюминутного мира временных забот. Безвоздушное глухое пространство – это сиюминутный мир. Отшельнический мир пропитан горним воздухом и напоен горным солнцем.
К 25 августа я отошел. Начал видеть и слышать этот мир. И даже понимать. Вновь оброс навыками.
Сатана берёт своё, где может. Не справившись со мной, ввергает в скотское состояние моего отца, угрожает жизни близкому мне человеку – 21 августа, в субботу Ирина/Жамиля, жена моего крестника Алексея, попала в жесточайшую аварию, чудом оставшись жива.
В дни, когда я был в Дивеево, у отца моего родного случился жесточайший запой.
Мол, не забывайся.
Я помню, что я – человек. И – это главное!
Вчера было полнолуние. Огромная круглая желтая Луна на синем подложечном небе стояла над Москвой. И учащенно бились загнанные сердца.
Сегодня Успение. С утра приподнятое, наверное, возвышенное настроение. Радостное восприятие дня и жизни. Радость. Огромная радость вошла в душу.
Иду в храм.
Бегу в храм.
А еще через два дня умерла моя, и моей старшей дочери Анны, наша крестная мама Нина Максимовна.
И у меня изменилось отношение к смерти. Светлая печаль на сердце. Я верю, что Господь возьмёт ее на небеса. Она жила ради людей.
И одновременно стеснение и боль на сердце. Невмоготу.
Аня вчера много плакала. Она сидела за столом и, глядя на меня, говорила мне: «Папа! Ну как я теперь буду жить?! Я еще такая маленькая. А как я теперь буду жить без крестной мамы?!»
И слезы потоками из глаз.
У меня еще и чувство вины. Мы повздорили в последний раз, когда говорили по телефону. Она не примирилась с моим разводом. А я не мог смириться с её словами – «ты теперь приходящий отец»!
Днем мы привезли ее из Москвы в деревню Глебово, где в местной церкви служил священником ее сын.
Гроб с покойной мы везли в фургоне, большую часть которого занимает отсек для перевозки гробов, в передней части водитель с шестью пассажирами.
Две предыдущие ночи после кончины крестная оставалась в больнице. За час до отъезда гроб выставили в специальном зале на постаменте. Гроб, обтянутый синей атласной тканью, с рюшечками и четырьмя дутыми ручками по бокам.
Ехали мы довольно долго и вели довольно пустые разговоры о власти с сыном крестной. В голове у него появилась новая схема, в виде категорического императива – власть в России принадлежит закрытой касте людей, которые наследуют и передают механизм власти от поколения поколению.
Такая позиция, в принципе, свойственна для людей, всего боящихся, или далеких от предмета. От любого предмета. Потому объясняющих наличие и устройство этого предмета внешними силами, силами неподвластными понимания простого смертного.
Впрочем, есть еще одно объяснение нашей болтовни, болтовни с его подачи.
Десять лет его священства! За эти годы сын крестной, кажется, вполне перешел грань бытового, почти языческого, внешне надоедливо-глуповатого верования, с постоянными разговорами о Боге и святых, об обрядах и вере, с церковью. Он понял глубоко и сильно, что общение с Богом не всегда, а чаще и вовсе, зависит от внешней, подчеркнутой набожности. Он освоил начала стилистики Серафима Саровского.
И он понял, что внешнее священство – это в значительной степени, и почти исключительно, – техническая работа, что-то вроде технического канала связи, но живого канала связи человека, мирянина с небом.
И прежде всего потому-то он пришел к выводу, что священство – «это профессия.» Прежде он так определенно не высказывался.
Видимо, после десяти лет священства, он добрался до качественного осознания сути и выражения формальных отношений с Богом, до технических деталей этих отношений.
Его пыл не поумерился, но аллюзий стало меньше. Увы! Даже слишком.
Поскольку священство – это все же дар и благодать, и лишь потом профессия.
Видимо, он дошел до понимания, что общение с Богом значительно менее персонифицировано, и по человечески менее радостно, и значительно более скудно, нежели он предполагал прежде.
И он стал более скрытным. Точнее, он таковым всегда и был. Его скрытность стала более явной. Он всегда был себе на уме.
Но путь, по которому он идет, – путь привлекательный. Его романтизм внутренний переместился в мир внешних поступков.
Он действительно создал из себя тип настоящего православного священника, плоть от плоти народа. Человек, который каждую следующую секунду, из набора предполагаемых ему поступков и решений, выбирает самые главные решения и поступки, оставляя в стороне многие насущные решения и дела.
То есть он стал – как все, как окружающая его жизнь. Он уже живет этой окружающей его жизнью, по ее правилам, дышит ее воздухом, плоть от плоти этой жизни, в которой слишком мало расчета и очень много доверия, и столь же много осуждения, и чудовищно много временности в настроениях и выражении настроений и устремлений.
В новом его доме в полу дырки. А! Сойдет! Видимо, что при строительстве этого дома его надули какие- то люди, которым он доверился. У дома очень плохая планировка, крайне не основательная. Неудобное и опасное крыльцо, с которого особенно зимой легко упасть.
И так в его жизни было всегда. Спустя некоторое время после переезда в деревню в 1990 году в качестве настоятеля деревенского храма, он завел огромную отару овец, построил для них огромную кошару. Овцы ходили по деревне и пугали жителей, жрали колхозные поля. Потом овец жрали волки. Потом овец резали, а к нему приезжали из Москвы разные люди, как правило, из его прежней светской жизни, которые за длинными столами, на свежем воздухе жрали это мясо и говорили о смысле жизни. И где эти овцы теперь.
Потом Саша решил воспитывать брошенных детей-сирот. Повоспитывал нескольких и отправил в приют. Потом хотел создать на базе своего прихода собственный детский приют, для чего вроде бы и построил такой несуразно огромный и неудобный для жизни дом.
Потом он решил выращивать шампиньоны. Потом вырыл пруд для разведения рыбы, который теперь выглядит беспощадной воронкой глупости рядом с храмом. Он даже баню построил наспех и неудобно. А в поставленном рядом туалете взрослому человеку невозможно повернуться.
Зачем все это было нужно? Нет ясности в целеуложении и целеустремлении. Он умен, но капризен.
Можно все эти свидетельства глупости объяснить устремлением к главному, за ради вечного.
Наверное, я его не понимаю. И никогда не пойму. Его благородство и смелость понятны. Его честность и сопереживание людям ясны.
Но не понятны и не ясны его всегдашняя маниловщина и временщичество, самомнение и часто пустозвонство.
Понятно, отчего он заговорил со мной по дороге о политике, о моей работе. Он решил, что это – хорошая возможность избежать больной темы.
Но именно болезненные темы меня сейчас и волнуют. Меня больше волнует отсутствие квартиры у меня, нежели происходящее в стране и во власти.
То есть, говоря со мной о пустяках, становясь умнее, выше случившегося, он совершенно не поинтересовался моей жизнью, моей душой, моими устремлениями. Ради своего ума – он презрел мой ум.
Почему и отчего я всегда полагал, что он – силен и умен? Умен – да. Но не в развитии. Силен? От времени – да.
