— Сукин ты сын!
— Мэм!
— Послушайте, не расстраивайте Распутина! — сказал Пит. — У него сегодня день рождения.
— Ах ты… — Марта вцепилась в горло Терьера, и ее арестовали.
В «субурбане» стояла напряженная тишина. Когда Джим и Марта подъехали к своему кварталу, на улице уже стемнело.
Марта доставала из коробки на коленях салфетку за салфеткой, пытаясь стереть с пальцев чернила.
— Даже не знаю, что сказать, — наконец произнес Джим. — Я поражен до глубины души.
— Хорош из тебя защитничек!
— Никогда не думал, что придется забирать жену из тюрьмы.
— Кто-то должен был постоять за семью!
— Но зачем плевать в представителя властей? Марта скрестила руки и отвернулась.
Они въехали на улицу Спинорога. Впереди что-то мелькнуло.
Марта схватилась за приборный щиток и вскрикнула:
— Осторожно!
Джим резко крутанул руль, чтобы не сбить вставшего посреди дороги Распутина.
Они подъехали к дому. Джим обошел машину кругом и открыл Марте дверь, но Марта опять скрестила руки и даже не шелохнулась.
— Ну и день, — сказал Джим. Марта молчала.
Джим вздохнул и пошел один.
Распутин стоял посреди улицы, покачивая задом. Он видел, как заходит в дом Джим Дэйвенпорт, а через несколько минут — Марта.
Снова стало тихо. Распутин потрусил вверх по улице, стуча когтями по асфальту. Ночью улица Спинорога принадлежала Распутину, и пес обходил свою территорию.
Это кто? Белка? Распутин бросился вперед.
— Р-р-р! Р-р-р! Р-р-р! Р-р-р! Белка юркнула на дерево.
Распутин пошел дальше. Это кто? Кошка?
— Р-р-р! Р-р-р! Р-р-р! Р-р-р!
Кошка прыгнула на крышу автомобиля. Кто следующий? Опоссум?
— Р-р-р! Р-р-р! Р-р-р! Р-р-р!
Опоссум метнулся под веранду Дэйвенпортов. Наконец Распутин дождался дичи покрупнее. Ага!
За полночь Коулмэн сидел на передней веранде и украдкой курил косяк, зажав его специальными щипчиками, чтобы не пропало ни крошки драгоценного продукта. С тех пор, как началось «Позднее шоу» Леттермана, прошло четыре косяка — значит пора подкрепиться. Коулмэн держал на коленях блюдо с кукурузными чипсами и маленькими, на один укус, сосисками.
Затянувшись еще раз, Коулмэн почувствовал, что кто-то на него смотрит. Обернулся — никого. Глюки, наверное, — а травка-то класс!..
Раздалось низкое рычание. У ступеней стоял Распутин; с обнаженных клыков капала слюна. Пес ступил вперед и клацнул зубами.
— О, приветик! — сказал Коулмэн. — Пришел брат мой меньший!
Распутин опять клацнул зубами и залаял.
— Кушать хочешь, да?
Коулмэн бросил собаке сосиску. Распутин поймал ее на лету и проглотил.
— Ух! Да тебя совсем голодом заморили! — Он бросил новую сосиску, Распутин поймал и ее. Потом сел и завилял хвостом.
Поток сосисок не прекращался.
— Кажись, сегодня у тебя день рождения!.. Это надо отметить! Стой…
Коулмэн хотел подняться, но упал.
— Ого, классно вставило!
Он встал еще раз, помедленнее, и ушел в дом.
Коулмэн вернулся с пластиковой упаковкой из-под искусственных сливок, поставил перед Распутиным и налил пива. Собака принялась лакать.
— Эй, паря! Главное в нашем деле — не спешить!
Коулмэн опять сходил в дом и вынес новый косяк и трубочку от рулона туалетной бумаги. Зажег косяк, глубоко затянулся, приставил трубку ко рту и, держа у носа Распутина, выдохнул.
— Задержи дыхание!
Распутин, увы, слушал невнимательно. Он замотал головой и тоненько, по-щенячьи, закашлялся.
— А давай телик посмотрим!
Коулмэн пошел в дом, Распутин за ним. Захватили финальную сцену «Конана».
— Что-то опять кушать хочется. А тебе?
Распутин хвостиком потянулся за Коулмэном на кухню; Коулмэн открыл кладовку.
— Ну, что на тебя смотрит? Пес дважды пролаял.
— Что, Лэсси любит «Читос»?
Коулмэн вывалил в глубокую миску целый пакет. Открыл два «Будвайзера» и вылил в большой пластиковый стакан.
— Надо лить медленно, под маленьким углом, чтобы не сильно пенилось.
Коулмэн открыл еще банку и налил Распутину.
Распутин пошел вслед за Коулмэном в зал. Коулмэн поставил пиво и «Читос» на пол перед собакой и включил шоу «Ночной Ник».
Четыре утра.
Серж и Шэрон вернулись с ограбления номера в мотеле. В доме, не считая голубого свечения от телевизора, было темно. Серж и Шэрон тихо переругивались.
— …Нечего было бить его пистолетом! — говорил один.
— А что он на меня пялился?! — отвечала другая.
— Ты же делала ему минет!
— Все равно нечего пялиться!
— Похоже, мы так и не придем к консенсусу… — Серж включил свет. — Что задела, блин?
Коулмэн в полной прострации валялся на диване, Распутин — под кофейным столиком. Рядом блестели две лужицы рвоты — собачьей и коулмэновской.
— Какая гадость! — с чувством сказала Шэрон.
— Рота, подъем! — заорал Серж.
— Что? Что случилось? — пробормотал Коулмэн, медленно приходя в себя. Распутин проснулся и стукнулся головой о столик. Шатаясь, выполз, врезался в табурет и упал.
— У собаки красные глаза! — Серж внимательно посмотрел на пол. — Ты кормил его «Читос»?
— Он сам попросил.
— Тогда понятно, почему его рвало. Что тебя рвет, я давно привык. А это что такое?
— Лавовая лампа.
— Сам знаю. Что она делает на полу?
— Чтобы он посмотрел. Целый час на нее таращился.
— А чем вы еще занимались? — спросил Серж. Коулмэн смутился.
— Ну, выкладывай! Коулмэн выложил.
— Господи! — воскликнула Шэрон. — Нуты и извращенец! Коулмэн обиженно ответил:
— Я перчаткой.
— Но зачем?! — никак не успокаивался Серж. — Как такая мерзость вообще взбрела тебе в голову?
Коулмэн пожал плечами.
— У него сегодня день рождения.
