— Да, и советам, и частям Красной Армии, — подтвердил Куликовский. — Там тоже есть одурманенные. Пусть все знают нашу платформу! Так вот. «Мы, воины-каппелевцы, преемники славных бойцов за свободу Родины, пришли в этот край не грабить и убивать мирных жителей и не разорять край. Мы пришли по зову уполномоченных якутского населения. Народ призвал нас на помощь в борьбе с коммунистическим режимом, за свободу и независимость. Мы не допустим разгрома и уничтожения мирного населения, как это делают большевики. Мы — не господа, среди нас старые солдаты и офицеры, еще в германскую войну боровшиеся за честь и целость России. Почти каждый из нас — израненный боец, не раз глядевший в глаза смерти. Не ради личной выгоды, наживы и шкурных интересов пришли мы на новые лишения в этот глухой, холодный и далекий край. Мы не наймиты каких-либо иностранцев — с презрением отвергаем эту клевету. Мы русские воины, готовые биться вместе с русским народом против всякого внешнего врага. Покинувши Сибирь в двадцатом, мы мирно трудились в полосе отчуждения, но не могли оставаться праздными зрителями народных страданий, так что, когда представители народа позвали нас, мы бросили все и снова взялись за оружие, чтобы помочь населению в борьбе за свободное устройство своей жизни. Наша программа — не тайна. Вот она. Интернационализму мы противопоставляем горячую любовь к Родине и русскому народу, безбожию — веру в Бога, а партийной диктатуре коммунистов — власть всего народа. Большевики говорят о восстановлении страны, но разве можно восстановить мирную, нормальную жизнь, подгоняя всех под коммунистические рамки? Разве можно наладить хозяйство, отбирая у населения все до последней нитки? Во что обратили коммунисты цветущую, богатую, родную нашу Сибирь? Непосильными разверстками и продналогами они обессилили крестьянство. Расстрелами и чрезвычайками разогнали интеллигенцию. А когда не вынесшее новых порядков население восстает и борется с оружием, они жестоко расправляются с ним. Разве мы не знаем, как жестоко расправлялись с барнаульскими, ишимскими, тобольскими, енисейскими и иркутскими крестьянами, сколько тысяч их убито?
Мы пришли не мстить. Довольно крови. Довольно диктатур красной и белой. Пора спросить народ — как он хочет жить. Если действительно коммунисты хотят восстановления страны, пусть созовут Учредительное собрание, пусть сам народ выберет себе власть, которой он верит. С радостью подчинимся мы этой власти и будем верными ее слугами. До тех пор пока большевики не откажутся от диктатуры коммунистической партии — не восстановят они страны, обречены вести войну со своим народом. С твердой верой в правоту нашего дела, с горячей любовью к народу, с братским призывом ко всем любящим народ свой, пришли мы к себе на Родину. Мы несем свободу и мирное сотрудничество всех слоев и классов населения. Откажитесь от большевистской диктатуры, выскажите свою волю и закончите братоубийственную войну. И увидите — не будет ни красных, ни белых, будет единый, свободный, великий русский народ. Пока этого нет, народ будет против большевиков. А мы — с народом против коммунистов. Командующий Отдельным Приамурским отрядом генерал-майор Мизинов. Начальник штаба генерал-майор Яблонский. Политический консультант Петр Куликовский, член партии правых социалистов- революционеров».
Мизинов удивился, услышав свое имя. Посмотрел на Яблонского. Тот пожал плечами. Куликовский, заметив это, пояснил:
— Господа, это согласовано с премьер-министром. Более того — генерал Вержбицкий тоже одобрил эту резолюцию.
— Пусть так, — согласился Мизинов. — Господа, если у Петра Александровича нет больше вопросов, я вас не задерживаю. Завтра выступаем к предгорьям Сихотэ-Алиня. Предстоит первый бой. Советую хорошенько выспаться.
Офицеры расходились.
«Пусть как будет! — думал Мизинов. — Прав был Дитерихс: с этими Меркуловыми погрязнешь в болтовне. Но наше дело от того страдать не должно. Мы будем бить врага, для того и пришли сюда. А эти словоблудия… Начнутся бои, там и самому Куликовскому будет не до деклараций. Дай Бог, чтобы удача улыбнулась нам!»
5
На окраине якутского села Бойчон многолюдно. Жители села испуганно сжались в большую кучу у оленьих сараев, окруженные плотным кольцом красноармейцев. У каждого бойца — винтовка, в стороне на запряженной в лошадь телеге установлен пулемет «максим». Якуты переминались с ноги на ногу, в то время как из ближней к сараю избы выходил рассерженный военный в длинной кавалерийской шинели и в островерхом шлеме с голубой звездой. Поверх шинели — голубые «разговоры». Кавалерийский взвод послан сюда, чтобы наказать якутов за сочувствие мятежникам капитана Белявского.
Командир подошел к пулемету и скомандовал бойцам в цепи:
— Расступись! Оцепление перенести к торцам сарая!
Красноармейцы разомкнули кольцо, быстро разбежались к концам строения, оставив якутов стоять незащищенными перед толстой бревенчатой стеной сарая. К командиру подбежал пожилой старик-якут, упал на колени и, дергая за длинную полу шинели, заплакал:
— Не губи, хозяин! Мала-мала помогал Белявскому… Никто не помогал. Я одна помогал…
— Никто, говоришь? — командир гневно сверкнул глазами. — А эти, раненые белые, у тебя в доме — кто им перевязку делал? Кто кормил, ухаживал?
— Я ухаживал… мала-мала кормил… мала-мала поил… Больные нада лечить… Отец моя учил меня… Я всех больных лечил…
— Заладил тут! — командир оттолкнул якута ударом сапога, старик отлетел в снег и лежал там, молча всхлипывая.
— Значит так, граждане бандитские пособники! — громко обратился командир к селянам, по- прежнему жавшимся в кучу. — За помощь белобандитам и врагам Советской власти Белявскому и иже с ним революционный суд республики приговаривает к смерти каждого десятого жителя села! Переведи! — приказал он суетившемуся рядом молодом якуту.
Парнишка выступил чуть вперед и гортанно выкрикнул несколько слов в толпу. Люди загудели, зарыдали и стали обнимать друг друга.
— Завели панихиду! — взревел командир. — Раньше думать надо было! Сташук, — крикнул он в цепь, — отбери там десятых!
Помощник командира и трое красноармейцев кинулись в толпу и стали отдирать каждого десятого от намертво вцепившихся односельчан. Десятых оказалось восемь человек, среди них двое стариков и две женщины.
— Отдельно их! — указывал командир. — Остальных охранять!
Красноармейцы вновь окружили якутов плотным кольцом. Восьмерых поставили на открытом месте. Они уже не голосили и не сопротивлялись, понимая всю тщетность протестов.
— Пли! — махнул рукой командир, и воздух разрезали две пулеметные очереди. Восемь человек упали, как один — дружно, рядком, как колосья под серпом. Окруженные якуты заголосили громче, но на них никто уже не обращал внимания. Красноармейцы выстроились в колонну, и только тогда оставшиеся в живых бросились к убитым, распростерлись над ними и запричитали что-то по-своему, наперебой.
— Сташук! — снова позвал командир. — Сюда!
Красноармеец подбежал.
— Сходи в ту избу, покончи там с этими. Мы их так разукрасили, чего им мучиться?..
— Так ведь раненые же, товарищ командир, — заикнулся было Сташук, но командир рявкнул во все горло:
— Выполнять!
Сташук отдал честь и побежал в избу. Через минуту оттуда донеслись звуки выстрелов. Якуты снова заголосили в полный голос. Вернувшиеся красноармейцы встали в строй.
— Равняйсь! — заревел командир. — Смирно! За успешное выполнение задания по восстановлению законного порядка от имени Советской власти выражаю вам благодарность!
— Ура-а-а! — пронеслось в морозном воздухе.
