момент Мизинов не испытывал к Суглобову личной неприязни. «Убить его я, конечно, не смогу. Будь что будет, — решил он про себя. — Но подлости никогда не позволял и не позволю впредь… Впредь? — усмехнулся он. — Кто знает, что будет через минуту?»
Секунданты воткнули в снег шашки на расстоянии двадцати метров одна от другой.
— Господа, я так понимаю, что примирения не последует? — для формальности спросил Худолей.
Суглобов что-то буркнул себе под нос, а Мизинов скомандовал:
— Нет-нет, господин полковник, приступимте уже!
— В таком случае, — повысил голос Худолей, — извольте сходиться.
Мизинов сделал шаг вперед и легко пошел навстречу противнику по мягкому, проседающему снегу. Двинулся и Суглобов, но как-то нервно, на каждом шагу спотыкаясь и пошатываясь. «Да что это он, — подумал Мизинов, — не пьян ли?»
Но вот Суглобов выпрямился наконец и ступал уже тверже. Он вытянул вперед правую руку с наганом, целясь точно в грудь генерала. То же самое сделал и Мизинов, но стрелять не торопился. Он шел спокойно, не прикрываясь. Через несколько шагов противники были у барьера. И тут Суглобов как-то манерно, театрально вскинул руку высоко вверх, будто решил стрелять в воздух, но, видимо, передумал, резко опустил револьвер к виску и выстрелил.
И пока тайга перекатывала отзвук выстрела, Суглобов, шатаясь, попятился, неловко переступая ногами и высоко поднимая колени, круто повернулся налево и, описав полукруг, рухнул лицом в снег.
Все на мгновение оцепенели, но Мизинов, опомнившись, первым бросился к Суглобову.
— Безумец! — воскликнул генерал.
Подбежавшие секунданты помогли перевернуть тело, и все увидели кроваво-черное отверстие у виска. Зрелище было жуткое. Мизинову ничего не оставалось, как сдернуть с плеч башлык и накинуть его на изуродованное лицо Суглобова…
4
Севернее своих позиций, вдоль Чекундинского склона, Острецов расположил передовые посты для наблюдения за противником. Отправленными в Благовещенск донесениями сообщал о проведенных операциях и просил подкрепления для следующего наступления и окончательного разгрома белых.
Учудил Файхо. Сперва сам срубил длинные широкие сани, потом съездил на ближайшую станцию и приволок на них оттуда неведомо где раздобытую большую клетку из крепкимх стальных прутьев с двумя отелениями. Сани вместе с клеткой оставил во дворе штаба, а сам зачем-то отпросился ненадолго в тайгу. Острецов как ни выпытывал, ничего не добился от него. Файхо лишь бросил кратко: «За трофеем». Острецов разозлился на него, но отпустил, положив для себя непременно выяснить позже, что за секрет такой во всем этом.
Но Файхо и не думал делать секрета. Взял с собой трех бойцов из охотников-приморцев, молча ушел в тайгу, а через два дня вернулся с «трофеем». На розвальнях, скаля острые клыки и дико рыча, лежал спутанный по лапам амурский тигр. Зверь поводил на обступивших его красноармейцев дикими вытаращенными глазами, пытался распутать веревки, в бессильной ярости брызгал слюной и мотал из стороны в сторону пышным хвостом. Файхо скомандовал бойцам продеть под лапы тигра толстую длинную палку и перетащить зверя в клетку. Внутри клетки тигра положили возле прутьев, крепко заперли дверь и снаружи рассекли веревки шашками. Освободившись от пут, зверь вскочил и бросился на мучителей, но прочные прутья охладили его пыл. Он лег, полуприкрыл глаза и только изредка рычал на глазеющих на него бойцов.
— Да ты объяснишь мне все, наконец? — допытывался Острецов у Файхо. Но парень молчал.
— Навязался ты на мою голову, — выходил из себя Острецов, но быстро успокаивался и укорял уже мягче: — Нет, боец ты, конечно, отменный, и толковый командир из тебя непременно выйдет. Но скажи мне, на что тебе этот зверь? Дрессировщиком хочешь быть? В цирке работать? Но ведь я тебе предлагал как-то — ты отказался. Передумал?
— Я привык сначала думать, а потом говорить, — спокойно, не обращая внимания на исступление командира, сказал, наконец, Файхо. — И если что надумал, обязательно сделаю.
— И что ты надумал? Скажешь, нет?
— Тебе скажу, — все так же невозмутимо протянул Файхо. — Это не тигр.
— А кто это? — удивился Острецов.
— Это наш бог.
У Острецова глаза на лоб полезли. Он испугался было, не тронулся ли парень умом, но Файхо доступно и внятно объяснил ему то, что рассказал когда-то Струду.
— Та-а-к… Выходит, у тебя два врага, — покачал головой Острецов. — Только вот что я тебе скажу, дорогой ты мой. Убийцу твоего отца я, так и быть, тебе уступлю. Разумеется, если сумеешь поймать его. Но вот про Мизинова и думать забудь! Это наш классовый враг, и судить его будут по-революционному, понял? Советская власть, будет тебе известно, запрещает любой самосуд. В бою да, ты можешь убить врага, но это когда он тоже вооружен. Но если он попал в плен — даже руки на него поднять не смей! Его судьбу решат советские судьи, которые, между прочим, куда посмышленее нас с тобой. Вот чему учит нас партия… Я тебя спрашиваю, понял ты меня? — Острецов в упор смотрел на Файхо.
— Понял, — нехотя ответил тот. — Но ваши судьи все-таки не самые справедливые. Самый справедливый судья — наш бог!
— Тьфу ты! Опять двадцать пять! — плюнул с досады Острецов. — Что же ты своего судью в клетке-то держишь?
— Чтобы еще справедливее был, — ответил Файхо, — чтобы не смалодушничал перед врагом.
— Но какие у бога могут быть враги? — недоумевал Острецов. — Бог, насколько мне известно, выше всех. У него не может быть врагов, он сильнее их всех, вместе взятых!
— У вашего, может, и нет, а у нашего бога врагов тьма! Тот, кто убил моего отца, — враг мне, нашему народу и нашему богу. Тот, кто позволил умереть моему брату, — тоже наш враг. Каждый матхэй думает, как все матхэи, и все матхэи думают, как один человек. Значит, правильно мы думаем.
— Но как ты поймал тигра… то есть, бога вашего? — выпытывал Острецов.
Про это Файхо рассказал охотно, красочно жестикулируя и вдаваясь в подробности.
Они пошли на восток, в сторону озера Болен-Оджал, в окрестностях которого, как знал Файхо, водилось много особей тигра. Целый день они тщетно искали зверя, а наутро напали-таки на след.
— А что, нельзя было ловушки расставить? — спросил Острецов.
— Нет, тигр осторожен, чует ловушки и никогда в них не попадает. Настоящие охотники знают, как взять его почти голыми руками. Я взял с собой таких охотников. Еще до этого долго к ним присматривался, а когда спросил, они подтвердили, что ловили тигров. Ну вот. Видим свежие следы, спешим по ним. Шумим, чтобы он не смог подкрепиться, ослабел. Скоро и сам тигр показывается. Мы начинаем стрелять и окружать его. Он понимает, что попался, и забивается куда-нибудь в укрытие. Например, под корягу или сваленное бурей дерево. И злобно рычит оттуда.
— Ну и как его достать? — нетерпеливо перебил Острецов.
— Не перебивай, Степан Сергеевич, слушай дальше.
А дальше было самое страшное. Мешкать в таких случаях нельзя ни секунды. Всем охотникам надо действовать решительно, молниеносно и согласованно. В их руках заготовленные рогулины, которые они вырубили заранее. Этими орудиями они должны сбить или свалить зверя и прижать его к земле так, чтобы все четыре лапы болтались в воздухе. Ведь если опирается на лапы, связать его никак не возможно. Рогулины Файхо и его помощники вырубили на глаз, соотнеся с ростом зверя.
— А как определили рост? — снова перебил Острецов.
— Сразу видно, не охотник, — снисходительно улыбнулся Файхо. — Рост тигра определяют по ширине пятки зверя на отпечатке следа. Так вот. Я медленно иду первым — прямо на укрывшегося в буреломе тигра. Иду и молюсь ему, уговариваю его стать судьей, обещаю, что ничего плохого ему не сделаю. Трое
