Том 7. Бесы

водворится царство разума и справедливости“ (см.: Итенберг Б. С. Революционные народники и вопросы религии // Вопросы истории религии и атеизма Сб. статей XI. М., 1963. С. 303). Вероятно, некоторую близость учения Маликова к идее Кириллова имел в виду Достоевский, отмечая в записной тетради 1875–1876 гг.: „Мне говорили, что Кириллов не ясен. Я бы вам рассказал про Маликова“ (XXIV, 163).

459

Биография, письма и заметки из записной книжки Ф М. Достоевского. С. 83

460

См. об этом: Альтман М. С. Этюды о романе Достоевского „Бесы“. С. 442; ср. также: Емельянов К. Писатели в Тверской губернии. Калинин, 1941. С. 76.

461

Прометей. М., 1968. Т. 5 С. 443.

462

О перекличках между „Историей одного города“ и „Бесами“ и возможных полемических мотивах в романе по адресу этой книги Щедрина см.: Борщевский С. Щедрин и Достоевский: История их идейной борьбы. С. 221–240.

463

Смысл фамилии „Верховенский“ разъясняет следующая запись: „Гр<ановски>й во весь роман постоянно пикируется с сыном верховенством…“ (XI, 89).

464

А. У. Порецкий, знакомый и корреспондент Достоевского, отмечает психологическое родство между Степаном Трофимовичем и Степаном Дмитриевичем Яновским (1817–1897), врачом, другом юности Достоевского, характерным рядовым представителем „поколения 40-х годов“, автором воспоминаний о писателе (см.: Рус. вестн. 1886. № 4. С. 796–819). Письма С. Д. Яновского к Достоевскому опубликованы: Ф. М. Достоевский Л.; М., 1924. Сб. 2. С. 366–396. Именно Яновскому принадлежит излюбленное „словечко“ Степана Трофимовича „недосиженные“. М. С. Альтман высказал предположение, согласно которому имя Верховенского „Степан“ не случайно тождественно имени Яновского, так как писатель нередко дает своим героям имена их прототипов (см.: Альтман М. С. Этюды по Достоевскому // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1963. Т. 22. Вып. 6. С. 498).

465

В романе отмечено портретное сходство персонажа Достоевского с прославленным драматургом 1830 -х годов. Степан Трофимович, по словам Хроникера, походил „на портрет поэта Кукольника <…> особенно когда сидел летом в саду, на лавке, под кустом расцветшей сирени <…> с раскрытою книгой подле и поэтически задумавшись над закатом солнца…“ (С. 19). M. С. Альтман справедливо отмечает, что Степан Трофимович напоминает Кукольника „не только портретным сходством и манерой одеваться, но и манерой разговора и частым позерством“. Для него, как и для Кукольника, характерна манера „учительствовать“ за бутылкой среди друзей (Альтман M. С. Этюды по Достоевскому. С. 496–497).

466

Там же. С. 495

467

См., например, рассуждение Степана Трофимовича в первой главе „Бесов“ о немцах как „двухсотлетних учителях наших“, о русской национальности, обучающейся в немецкой петершуле и др. (ср. с репликой Кармазинова: „Я сделался немцем и вменяю это себе в честь“ — и с его высказыванием о карлсруйской водосточной трубе — С. 36, 425). В обоих случаях пародируются признания Тургенева о большом влиянии, оказанном на его формирование немецкой культурой и философией (см. предисловие к „Литературным и житейским воспоминаниям“: Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем: В 28 т. Соч. Т. 14. С. 8–9, ср. там же. Т. 15. С. 102).

468

Вспомним, что Степан Трофимович, во многом пошедший на уступки нигилистам, остался, однако, верным рыцарем красоты и поэзии. „Он бесспорно согласился в бесполезности и комичности слова «отечество»; согласился и с мыслию о вреде религии, но громко и твердо заявил, что сапоги ниже Пушкина, и даже гораздо“ (С. 24); см. также описание выступлений Степана Трофимовича и Кармазинова на литературном утре в пользу гувернанток — ч. 3, гл. 1 „Праздник. Отдел первый“. Любовь к красоте, искусству, поэзии, своеобразный артистизм натуры — все эти качества были присущи в восприятии Достоевского также Герцену. Достоевский видел „главную сущность“ всей деятельности Герцена в том,