С. 169. Я желал бы называться князем де Монбаром, а между тем я только Лебядкин, от лебедя… — Возможно, что имя де Монбар (Montbars, или Monbar) названо Достоевским не случайно: оно принадлежало знаменитому морскому разбойнику, предводителю флибустьеров (род. 1645), сделавшемуся в конце жизни героем нескольких драм и романов (см., например Picquenard J. B. Monbars l'Exterminateur ou le Dernier chef des flibustiers, anecdotes du nouveau monde. Paris, 1807).
C. 170…великим баснописцем Крыловым, которому министром просвещения воздвигнут памятник в Летнем саду, для игры в детском возрасте. — Объявление о сборе средств на памятник Крылову появилось в 1845 г. в газетах и журналах. См., например: Маяк. 1845. Т. 19. «Смесь». С. 73–77; Москвитянин. 1845. № 1. «Смесь». С. 16–20. Оно было подписано президентом Академии наук С. С. Уваровым, занимавшим в 1833–1849 гг. пост министра просвещения. Памятник работы П. К. Клодта был открыт в мае 1855 г. в Летнем саду на площадке для детских игр, что иногда вызывало недоумение современников. А. В. Никитенко записал по этому поводу: „Вот надпись к памятнику Крылова, что в Летнем саду, написанная П. В. Шумахером и напечатанная, кажется, в «Искре»:
Лукавый дедушка с гранитной высоты Глядит, как резвятся у ног его ребята, И думает: милейшие зверята, Какие, выросши, вы будете скоты“. (См.: Никитенко А. В. Дневник.: В 3 т. Л., 1956. Т. 3. С. 111).
С. 170. Жил на свете таракан… — В гротескно-аналогичной <алогичной — В.Л.> «басне» Лебядкина, написанной в духе Козьмы Пруткова, Достоевский пародирует «Фантастическую высказку» (1834) И. П. Мятлева, начинающуюся и заканчивающуюся словами: «Таракан Как в стакан Попадет — Пропадет; На стекло, Тяжело, Не всползет» (см.: Полн. собр. соч. И. П. Мятлева. СПб., 1857. Т. 1. С. 121–122). Однако мотив, восходящий к шуточному стихотворению Мятлева, обретает в устах Лебядкина своеобразный «гражданский» оттенок («Место занял таракан, Мухи возроптали»). Это позволяет усматривать в басне, приписанной Достоевским Лебядкину, пародию на печатавшиеся в тогдашних газетах и журналах многочисленные стихотворения, в которых традиционные гражданские мотивы опошлялись и разменивались на мелкую ходячую монету.
С. 171...старая боевая гусарская бутылка, воспетая Денисом Давыдовым. — Лебядкин обнаруживает знакомство с так называемой гусарской лирикой Д. В. Давыдова (1784–1839), героя-партизана Отечественной войны 1812 г. и военного писателя, по определению Достоевского, «поэта- литератора и честнейшего русского» (XXIII, 32). В библиотеке Достоевского было издание: Сочинения Давыдова Дениса Васильевича. Изд. А. Смирдина. СПб., 1848 (см: Гроссман Л. П. Семинарий по Достоевскому. М.; Пг., 1922. С. 24).
С. 179. …своим Фальстафом — над которым все смеются…, а также с. 250: Пусть меня тогда называли вашим Фальстафом из Шекспира… — Фальстаф — персонаж хроники «Король Генрих IV» и комедии «Виндзорские кумушки» В. Шекспира, гуляка и весельчак.
С. 179. Содом был ужаснейший… — По библейскому преданию, во времена Авраама город Содом был истреблен богом за грехи его жителей (см.: Бытие, гл. 19, ст. 1-29). Здесь употреблено в значении: беспорядок, бесчинство.
С. 196…про декабриста Л-на — страшнее медведя. — М. С. Лунин (1787– 1845), декабрист. Источником этой характеристики Лунина послужили строки из «Отповеди» декабриста П. Н. Свистунова (Рус. архив. 1871. № 2. С. 346–347). Современный исследователь пишет о Лунине: «Приятели, не сговариваясь, утверждали, будто в опасностях разного рода Лунин находил такое наслаждение, что полагал безопасность более для себя гибельной» (Эйдельман Н. Лунин. М., 1970. С. 29).
С. 197. В злобе, разумеется, выходил прогресс против Л-на, даже против Лермонтова. — Известность Лунина как задиры и дуэлянта была велика. И. Оже вспоминал о нем: «В спорах он побивал противника, нанося раны, которые никогда не заживали; логика его доводов была так же неотразима, как и колкость шуток» (цит. по: Эйдельман Н. Лунин. М., 1970. С. 36). Упоминание в таком контексте имени Лермонтова, вероятно, основано на целом ряде свидетельств современников. «Изощрять свой ум в насмешках и остротах постоянно над намеченной им в обществе жертвой составляло одну из резких особенностей его характера», — вспоминает кн. А. В. Мещерский. «Ядовитость во взгляде Лермонтова была поразительна. Сколько презрения, насмешки и вместе с тем сожаления изображалось <…> на его строгом лице», — пишет однокурсник Лермонтова по Московскому университету П. Ф. Вистенгоф. О его «рассудочном, охлажденном и озлобленном взгляде на жизнь и людей» свидетельствует В. Г. Белинский. «Все приятели Лермонтова, — размышляег об исходе дуэли Н. М. Смирнов, — ожидали сего печального конца, ибо знали его страсть насмехаться и его готовность отвечать за свои насмешки» (цит. по: Лермонтов М. Ю. Полн. собр. соч. / Под ред. и
