Том 15. Письма 1834-1881

н<а>п<ример> генерал Иволгин, Коля.^* Но Ваше суждение может быть и очень верно.^*

127. А. Г. Достоевской 23 марта (4 апреля) 1868. Саксон ле Бэн

Bains-Saxon.

4-го апреля — 9½ часов вечера.

Ангел Аня, вместо меня придет к тебе завтра, в 5 часов, это письмо, — если только ты вздумаешь наведаться вечером на почту. (Очень может быть, что не вздумаешь, в горе, за хлопотами с Соней (которой я недостоин), какой я отец?) А главное — так как уже получишь утром от меня письмо. А между тем хорошо бы, если б и это письмо ты прочла завтра!

Дело в том, что от этой подлой m-me Дюбюк я получил в 7 часов, сегодня, 20 франк<ов>, но так как у меня было только 50 сантимов и 20-ть франков, во всяком случае бы недостало расплатиться и к тебе приехать, то я пошел играть в 8 часов и — всё проиграл! У меня теперь те же 50 сантимов. Друг мой! Пусть это будет моим последним и окончательным уроком, да, урок ужасен! Слушай, милая, как-то раз, то есть в последний раз, прежде ты мне прислала очень скоро деньги, так что я мог с утренним поездом и отправиться. Самое скверное, то есть долгое будет, если я возвращусь во вторник. Но если б Бог сделал так, чтоб они пришли в понедельник рано, то я бы мог, может быть, приехать и в понедельник! О, если б это могло только случиться!

NB (Кстати, на случай, если мое письмо сегодняшнее, пущенное к тебе в 6 часов, не дойдет до тебя (то есть пропадет, чего, кажется, быть не может), то объявляю тебе, что я в нем писал о том, что всё, дотла, проиграл и кольцо заложил и что мне нужно в самом скором времени 100 фр. При этом умолял тебя, чтоб ты не тосковала, что так много, 100 фр., то есть почти всё, и давал тебе последнее и великое слово мое — уже более не играть, а прямо получив эти 100 франков — к тебе ехать.)

Теперь, ангел мой радостный, ненаглядный, вечный и милый, — выслушай то главное, которое я намерен теперь сказать тебе!

И, во-первых, знай, мой ангел, что если б не было теперь этого скверного и низкого происшествия, этой траты даром 220 фр., то, может быть, не было бы и той удивительной, превосходной мысли, которая теперь посетила меня и которая послужит к окончательному общему нашему спасению! Да, мой друг, я верю, что, может быть, Бог, по своему бесконечному милосердию, сделал это для меня, беспутного и низкого, мелкого игрочишки, вразумив меня и спасая меня от игры — а стало быть, и тебя и Соню, нас всех, на всё наше будущее!

Выслушай же.

Эта мысль мерещилась мне еще от отъезда моего сюда; но она только мерещилась, и я бы ни за что ее не исполнил, если б не этот толчок, если б не эта беспутная потеря последних крох наших. А теперь исполню. Я, признаюсь тебе, даже нарочно медлил писать к Каткову, что уже неделю тому назад надо бы было сделать (чтоб извиниться насчет моего опаздывания). Я ждал результата поездки моей сюда. Теперь же, проигравшись весь, весь завтрашний день просижу над этим письмом и напишу его здесь, то есть вполне приготовлю. Как только ворочусь в Женеву — в тот же день и пущу в Москву.

В этом письме совершенно откровенным и прямым тоном объясню ему всё мое положение. Это письмо до того будет искренно и прямодушно, что, мне кажется, я безо всякого труда буду писать его.

Начну с того, что объясню ему причину, почему опоздал. Причина случайная — родины. Этого больше не повторится (то есть опаздывания), он поймет это. Затем скажу ему, что и мое и твое здоровье в Женеве только расстроилось, что переехать в лучший климат и мне, и, главное, тебе советуют доктора и что это только и способно меня успокоить.

Но так как я не могу теперь, ни в каком случае, рассчитывать на большие средства, да и времени у меня нет, чтоб переезжать, то и намерен (то есть желаю ужасно) переехать недалеко, два шага от Женевы, в город Вевей, на правом берегу озера, где нет биз и резких перемен климата.

В этом городке, где прекрасный и здоровый климат, но который ужасно похож на дачу, то есть на деревню, я проживу в полном уединении до окончания моего романа. А уединение и спокойствие мне для этого необходимо. К осени роман будет окончен; присылать буду безостановочно. Тем временем жена моя поправит здоровье, и мы выкормим наше дитя, не боясь простудить его, вынося на внезапную здешнюю бизу.

Затем напишу ему, что мне тяжело уже жить за границей. Между тем есть 3000 руб. вексельного долгу. Вся надежда моя на роман и на успех его. Я душу мою в него хочу положить, и, может быть, он будет иметь успех. Тогда вся будущность моя спасена. Роман будет кончен осенью, и если будет хорош, — у меня купят на второе издание. (Разумея, что если Каткову весь долг уплатится, то есть отпишется.) Тогда я, воротясь, прямо предложу кредиторам второе издание.

И так скажу ему: от Вас, Михаил Никифорович, зависит всё мое будущее! Помогите мне теперь кончить этот роман хорошо (а мне мерещится, что он будет хорош) — поддержите меня теперь, дайте мне возможность хорошего климата и уединения вплоть до осени — и вот чего я желаю:

Взял я у Вас, Михаил Никифорович, всего теперь 5060 р. вперед. Но так как доставлено мною романа почти 12 листов, то можно считать примерно, что за мной остается теперь около 3300 р. Я прошу прислать мне теперь еще 300 р., долгу будет, стало быть, 3600 р., но менее чем в два месяца я пришлю еще от 10 до 12 листов, стало быть, долгу будет уже только около 2000.

До полной присылки этих 10–12 листов, то есть полной 2-й части (или по прежнему счету 3-й и 4-й части),^* я обещаюсь денег больше не просить. Но после присылки, через два месяца, попрошу еще, но зато еще через два месяца придет 3-я часть, то есть 5-я и б-я, и тогда за мной останется всего только одна тысяча, не более, а может быть, менее. Но затем будет еще 4-я часть (то есть 7-я и 8-я), и я вполне мой долг выплачу. (NB. Я действительно не помню, как я решил в последнем свидании с Катковым,^* по 150 р. лист или по 125 считать, это я ему и напишу: то есть если роман будет хорош, то есть произведет эффект, то 150, если так условлено, если же не очень хорош, а только хорош, то по чрезвычайной его величине (40 листов) я согласен взять и по 125 р.)

Триста рублей, то есть почти сейчас, мне нужно, главное, теперь потому (если только возможно, чтоб мой переезд состоялся), что как мы ни считали с женою, а все-таки менее 1000 франков, чуть ли не на два месяца, с переездом и уплатою мелких долгов, невозможно.

Итак, в руках Ваших, Михаил Никифорович, почти моя участь.

Во всяком случае, 2-е издание «Идиота» все-таки принадлежит Вам, до тех пор пока я не уплачу Вам всего, то есть не кончу романа, а там к Вам же обращусь с просьбою дать мне средства переехать к осени в Россию.

Вот содержание моего письма. Прибавлю еще, что в видах твоего и моего здоровья и всех наших обстоятельств попрошу его отвечать мне немедленно. С этим ответом для меня сопряжено почти всё, а Вы, скажу ему, слишком благородный человек, чтоб обидеться этою просьбою отвечать скорее. Вы для меня почти провидением были всё это время, и через Вас я счастлив тем, что еще год назад дали мне помощь для брака. Вот как я на Вас смотрю.

Итак, вот какое письмо, милый ангел мой Аня, хочу я послать Каткову в тот же день как приеду. Клянусь тебе, друг мой, что я надеюсь на благоприятный ответ!

Теперь выслушай, Аня, далее.

Ответ от Каткова и 1000 ф. придут (я твердо надеюсь, что придут) 1-го мая здешнего стиля. Я в этом уверен как в Боге. Весь вопрос теперь заключается собственно в нас самих, то есть во мне и тебе, и как Бог нам даст сладить это дело; дело же и весь вопрос в следующем.