Я дрался на бомбардировщике. 'Все объекты разбомбили мы дотла'

— Два раза прыгал с парашютом.

Нина Федоровна:

— Я расскажу вам то, что он вам не скажет.

Когда его первый раз сбили, он при спуске на парашюте упал на коленки. В то время думали, что повреждены колени. В прифронтовом госпитале оказали какую-то помощь — и летай дальше. А потом оказалось, что у него были выбиты и бедра, и диск из позвоночника. А потом второй раз его подбили тоже в 1943 году. Он упал и разбил всю грудную клетку. Ребра, правда, срослись. Но со временем развились две грыжи… На пищеводе и на диафрагме. Но он хорошо себя чувствовал до восьмидесяти пяти лет, машину водил по тысяче километров. А вот за эти четыре года его скрутило.

— С какой высоты еще можно было прыгнуть? А после какой высоты надо было идти на вынужденную?

— Ну, если была возможность на вынужденную, так надо с любой высоты садиться… С высоты порядка пятьсот метров можно было еще прыгнуть.

— Вы летали обычно на больших высотах, наверное, приходилось пользоваться кислородными приборами?

— С высоты четыре тысячи метров, как правило, мы пользовались кислородом.

— А кислорода на весь полет хватало?

— Мы экономили. Переключали. На обратном пути мы снижались и тогда кислородные приборы выключали.

— Пулеметом своим вам приходилось пользоваться?

— Да. По наземным целям.

— А не наказывалось? Это же угроза безопасности самолета?

— Не наказывалось. Если снижались и выполняли уничтожение цели из пулеметов, это только поощрялось.

— Ваш коллега рассказывал нам, что летал на сбрасывание диверсантов, агентов. Вам этим приходилось заниматься?

— Нет. Мы бомбардировщики, только бомбили. Никаких посторонних задач не выполняли. Только бомбометание.

— Ваш последний вылет когда был?

— В конце войны. Числа не помню, в книжке должно быть написано.

— Как вы узнали об окончании войны?

— Я, по-моему, в госпитале лежал в это время. Что-то у меня случилось там с животом или что-то такое…

— Скажите, пожалуйста, вот когда вы перешли границу Советского Союза, местные к вам как относились?

— Очень хорошо нас принимали… Обычные поляки и немцы нас уважали.

— По домам трофейничали?

— Не было такого. Я не помню.

— Ваши личные отношения к партии и к Сталину? Не нынешнее, а вот тогдашнее?

— Мы были членами партии, поэтому уважали все действия и приказы Центрального Комитета и Сталина.

— А особисты у вас в полку были?

— Да, был особый отдел. Смотрели, чтобы никто там что-нибудь не проболтался… Разведданные не передавали…

— А по вашему мнению, в полку особист был нужен? Или можно было обойтись и без него?

— Я думаю, что у нас в полку можно было без него обойтись. Потому что все верили делу партии. И если бы кто выступал, его сразу бы, как говорится, придавили…

— Замполиты у вас были летающие? Или на земле сидели?

— И те и другие были. И летающие…

— Я опять по личностям пройдусь. Каково ваше отношение к Василию Сталину?

— К Василию? А при чем мое отношение? Вот моя жена танцевала с ним, она может сказать.

Нина Федоровна:

— Ну, какое отношение? Полк стоял в Андриаполе, а потом улетел в Харьков или в Белую Церковь. А сталинский полк пришел. Мне девчонки кричат через реку:

— Пойдем Сталина посмотрим!

Ну и пошла я смотреть. Издалека заметила почему-то, по осанке или не знаю… Ну и стал он за мной ухаживать. Плохого он ничего мне не сделал, но меня начальник спрятал в деревню на неделю. Пока Сталин не улетел.

Какой на вид он был? Невзрачный, но много общего со Сталиным. Веснушки такие крупные, большая голова… Девчонки почему-то прозвали его «эскимо на палочке». А ребята в полку говорили, что он очень хороший летчик и командир. Вот так вот.

— Когда вы получили Героя, как вам об этом сообщили?

— Пришел приказ в полк. На меня и еще нескольких человек. Нас вызвали в Москву. Вручал Михаил Иванович Калинин. У меня снимок есть. А всего тридцать три Героя было в полку.

— А не предупреждали, что сильно руку Калинину не жать?

— Нет, где-то про это в литературе было… Нет, нас не предупреждали. Но, может, мы и заранее знали это…

— Из тридцати трех Героев в полку сколько войну пережило?

— Вот этого я не знаю уже точно. Ну, половина…

Не все погибли в бою. Вот Васю Сенатора убили при неосторожном обращении с оружием. Штурман- дурак нажал на курок… Хороший был парень, Сенатор Вася…

БЕЛОУСОВ Николай Иванович

Я родился возле станции Кистендей Оркадакского района Саратовской области 14 октября 1918 года. Вскоре семья переехала в районный город Ртищев. Отец — потомственный сапожник. Во время войны, когда за работу ему платили не деньгами, а продуктами, родители жили хорошо. Когда меня первый раз сбили, я приезжал в отпуск дней на 10. Мать очень хорошо меня угощала…

В Ртищеве я окончил семь классов и поехал учиться в Пензу в железнодорожный техникум. Как-то вместе с друзьями зашел на недавно организованный аэ-роклубовский аэродром. Как посмотрел я на самолет, на летчика в крагах, так мне захотелось в летное училище! Придя в техникум, попросил секретаря комсомольской организации направить меня, если будет путевка, в летное училище. Вскоре, осенью 1937 года, пришла путевка в Оренбургское летное училище. Из Пензы на медкомиссию в Куйбышев приехали 11 человек. Смотрю — одного, другого отчислили, думаю: «И меня тоже…» — я тогда не считал себя богатырем. Но, на удивление, все медицинские комиссии прошел. Обучение было трехгодичным. Изучали три самолета: У-2, Р-5 и СБ. Летал я хорошо и выпустился в числе первых десяти лучших курсантов. Помню, экзамен по технике пилотирования принимал боевой майор с двумя орденами Красного Знамени. Посадили на СБ на контрольную проверку. Сделали два круга, сели, выключили двигатели, и он поставил мне «отлично». Нам, этой десятке лучших курсантов, надели два кубаря лейтенантов. Только мы уехали из Оренбурга, как пришел приказ Тимошенко. Наши однокурсники устроили бунт, но это не помогло.

Попал я в 455-й дальнебомбардировочный полк, который базировался под Новгородом в Кречевицах. На вооружении стоял бомбардировщик ДБ-ЗА. Практически сразу после моего приезда летчики отогнали эти