Я дрался на бомбардировщике. 'Все объекты разбомбили мы дотла'

стороны солнца зашли четыре «Фоке Вульфа-190». Они похожи на Ла-5. Эти обрадовались — смена на 5 минут раньше пришла. Помахали и умчались. А эти зашли бомбами и пушками и потопили эти два катера.

- Ваш штурман, Рачков Иван Ильич, когда Героя получил?

- За потопленный корабль летчик и штурман оба получают орден Боевого Красного Знамени, а стрелок-радист — медаль «За отвагу» или орден Красной Звезды. Рачков на один орден отставал: у меня четыре, а у него три. Как-то приехал представитель штаба флота по вопросам награждения. Рачков ему задал вопрос: «Вот, смотрите, летчик и штурман должны получать за потопление корабля одинаковое количество орденов. У меня командир получил 4 ордена Красного Знамени, а мне дали только три. Почему так получается?» Тот себе записал. Говорит: «Я разберусь». Прошло дня два или три, приходит приказ, ему четвертый орден дали. Конько, это штурман Богачева, тоже имел четыре ордена Красного Знамени. Героя мы получили все вместе, одним приказом — я, Рачков и Богачев. А Конько не получил. Почему? Оказывается, в наградном отделе работал однокурсник Конько, который не пропустил его наградной лист.

- Экипаж у вас дружный был?

- Я белорус, штурман украинец, а стрелок-радист Саша Демин русский. Полный интернационал. Демин после войны на гражданке работал радистом. Заболел раком и вскоре умер. А с Рачковым мы здесь, в Ялте, жили. Года три тому назад он умер.

- 1-й Гвардейский полк и вы примерно одни и те же задачи выполняли, как у вас с ними складывались взаимоотношения?

- Никаких претензий и трений не было, дружеские отношения были. Они интересовались, что мы делали, как потопили, советовались с нами.

- Вам приходилось летать на топмачтовое бомбометание?

- Я только торпедоносцем летал. Я же начальство (смеется). Топмачтовики — простые летчики, которые обеспечивают мои действия.

- Под «Бостон» теоретически можно было повесить две торпеды, у вас это не практиковалось?

- Две торпеды — это уже перегрузка. Такое несколько раз применили только на Северном флоте. От этого отказались, потому что дай бог одну унести. К тому же маневренность самолета ухудшается, а после сброса надо же маневрировать. На близкое расстояние можно взять две торпеды, за счет бензина, но на Балтике этого ни разу даже не пробовали.

- Вы не видели, чтобы под штурмовики вешали торпеды?

- Я не видел. Ходит типа сказки. Даже теоретически это невозможно. Не потащит штурмовик. Торпеда весила около тонны. Штурмовик не возьмет тонну. Вот Ил-4 — этот мог брать.

- Расскажите про вылет на линкор «Шлезиен» 4 мая 1945 года.

— Короче говоря, когда встал вопрос вылета на линкор, то вылетало две группы. Первую группу повел старший лейтенант Фоменко. А вторую группу повел я. Пять топмачтовиков с полутонными бомбами и я с торпедой. Макарихина Орленко отправил для наведения. Погода была паршивая. Мы взлетели, прошли не много. Макарихин отошел от меня на полтора километра, и я его потерял из вида. Тогда даю сигнал наводчику, что его не вижу. Он мне объясняет, где он. Но я же с группой не могу искать. Я действую самостоятельно, без наводчика. В штабе этот разговор тоже слышат. Мы атаковали. Видимость, конечно, была паршивая. Линкор пытался уйти от удара, сесть на мелководье. Фоменко бросает, у него торпеда зарылась в песок, стала бурлить. Моя торпеда пошла, и истребители, которые сопровождали нас, кричат: «Торпеда пошла». Потом взрыв. Фактически получив пробоину, линкор сел на мель, так там и остался стоять. На следующий день создают комиссию, с целью определения, что же попало в линкор. Заключение комиссии, что обнаружили там-то, такой-то площади отверстие, предположительно в результате взрыва торпеды или тысячекилограммовой бомбы. А тысячекилограммовых бомб никто туда не возил. Стало быть, взорвалась только моя торпеда!

- Не хотелось пересесть на истребитель?

- Я длинный, а в истребители брали тех, которые поменьше ростом. Не думал тогда об этом. Мое стремление было быть летчиком. А на чем летать — все равно.

- Мины вы ставили?

- Я мины не ставил. На постановку мин летали Мещерин, Орленко, Тимофеев. Три экипажа, которые специализировались на постановке мин. Причем они их ставили в ночное время, а я ночью тогда не работал.

- Летали в спасательном жителе?

- Всегда.

- Торпеду с какой дистанции бросали?

- Бросали с 600–800 метров, а бывало и с 1200, это если зениток много. Что получается? Я сбросил торпеду, самолет на 1000 килограмм становится легче и «вспухает» — резко набирает высоту. В этот момент надо прижимать его к воде, кто это делал, тот остался жив, а кто «вспухал», тех убивали. Прижимались к воде так, что винтами ее касались. Вот тогда выходили из боя без повреждений. Все трассы идут сверху. Потихонечку, блинчиком разворачивайся, отошел на 1500–2000 метров, тогда можно набрать высоту. Если не успел развернуться, перескакивай через корабль. Перескочил — и снова прижимайся.

- Бывало такое, что немцы стреляли из главного калибра, чтобы водяные столбы ставить?

- Это только на подходе. Артиллерия крупного калибра ставила водяные столбы на большом расстоянии от цели. Маневрировали среди столбов. Бывало, что наткнется самолет на столб…

- С какой дистанции от цели начинался боевой курс?

- В тот период времени у нас не было никаких прицелов. Впереди делали пластинку из целлулоида, ноль и потом деления. Самодеятельность. Все на глаз. Вот почему я в первом вылете промазал и торпеда прошла по носу. Конечно, непосредственно перед сбрасыванием никаких маневров. Торпеду мы бросали на скорости где-то 190 миль (примерно 300 километров в час). Меньше нельзя. И высота 30 метров. Больше ни в коем случае, можно сделать 25 метров, лучше будет. А если выше сбросишь, то торпеда войдет в воду под большим углом, и, пока ее гироскопы на поверхность выведут, она сделает глубокий «мешок» и может поднырнуть под корабль. Такое было — дальше побежала и там утонула. Все — пропала торпеда.

Боевой курс продолжался 10–15 секунд. Тут даже трудно объяснить. Это все на практике отрабатывалось, летчик должен это все чувствовать. Почему меня и Богачева считали мастерами торпедных ударов.

- Сколько в эскадрилье торпедоносцев?

- Я, Богачев, командир — три и еще пара человек. Человек пять. Остальные топмачтовики. Молодые.

- Впереди у вас пулеметы, пушки стоят, в какой момент открывали огонь по кораблю?

- Топмачтовик с 1000 метров начинает стрелять. Бросает примерно с расстояния 250 метров. Они всегда проскакивали или по носу, или по корме корабля. А кто и напрямую.

Я не мог стрелять, потому что у меня всегда впереди самолет.

— Потери среди торпедоносцев меньше, чем среди топмачтовиков?

— В первое время потери топмачтовиков были больше. А потом, когда они раскусили, так они топмачтовиков не трогают, а бьют по торпедоносцам.

- Что вы можете сказать о Полюшкине?

- У него четыре ордена Красного Знамени, но это был безалаберный летчик. Что-то невероятное! Никаких правил не соблюдал. Машина болталась как хочешь! Но именно поэтому по нему было трудно стрелять. И он выходил невредимым из боя за счет безалаберного полета. Как проверять технику пилотирования — это ужас!

- Приметы, предчувствия, суеверия были?

- Никаких предчувствий у меня не было. Никаких талисманов. И водку редко когда пил. Только когда взбучку дадут, а еще если кто-то погибнет, то 100 грамм выпивал за ужином, а потом в казарму. Жили все вместе, квартир не было. Летчики, офицерский состав — отдельно. Стрелки-радисты, срочной службы —