расскажи». — «Полностью его не надо отдавать. Но, правда, падали и полностью отдавали, и не полностью». В общем, до вечера просидел, присматривался к кабине, куда смотреть при посадке, при взлете.
На следующий день меня опять на предварительную подготовку, после которой комэска сказал, что я полечу первым. Приехали на аэродром: «Садись на переднее сиденье». Сам сел сзади. Наверняка он подумал, что я не летал — может быть, даже подделал документы. «Запускай». Я запустил двигатель. Выруливаю. Начали взлетать. Я же инструктор! У меня налета несколько сот часов. А И-16 — это машина такая строгая — не дай боже! После него на любом самолете можно летать. Взлетаю. Думаю: что делать с шагом? И отдал Р-7 полностью, переведя винт на самый малый шаг. Взлетели, первый разворот сделали, второй, иду к третьему, и тут двигатель начал давать перебои и отказал. Но я же опытный! В училище много раз тренировал курсантов на выполнение посадки с выключенным двигателем. Развернулся, и на этот же аэродром сажусь поперек полосы. А на этом аэродроме стояли не только истребители, но и Пе-2 и Ил-2, и лежали штабеля бомб. Вот от такого Штабеля в пятидесяти метрах я и затормозил. Если бы врезались — все, хана. Когда сел, я Р-7 вывернул обратно. Комэска выскакивает из кабины: «Это ты сжег двигатель. Р-7 не убрал!» — «Командир, смотри, все убрано». — Подъезжает командир полка, инженер полка: «Опять вы сожгли!!!» — матом на комэска. Мне что — первый полет, новый летчик. А комэска говорит: «Ничего мы не сожгли, проверяйте». — Инженер полка вскочил, все проверил. Говорит: «Старые двигатели, они сгорают». Спарка одна. Пришлось подождать дня 2 — 3, пока меняли двигатель.
Я за эти дни изучил и кабину, и местные ориентиры, чтобы не заблудиться — везде же леса.
Через три дня я выполнил три полета по кругу с комэском и вылетел самостоятельно. Вот так я начал летать. Прибыло много молодежи. Мне комэска говорит (как его звали, не помню, а потом комэском нашей 1 -й эскадрильи был Петров Илья Иванович[50]: «Ты, может, провезешь?» Дней 5 я возил и выпускал, сам при этом получая летную практику.
Начинал я воевать летчиком, но вскоре мне присвоили звание лейтенант, и я стал старшим летчиком, а потом и командиром звена. К концу войны я был капитаном, заместителем командира эскадрильи.
—
— Да. Мы сопровождали бомбардировщики в район Орла. Что было в воздухе, трудно передать словами — огромное количество самолетов. Помню, вели воздушный бой, но тут я держался за ведущим, за хвост уцепился, главное — не оторваться. Конечно, опыту меня был, но все-таки первый бой — это всегда сложно. Поначалу не хватает самого важного — осмотрительности в воздухе. Главное, увидеть в воздухе самолет противника первым — первым увидишь — считай, тебя не собьют, а это очень сложно, особенно если это небольшая группа. Мешают облака, солнце, контуры самолета сливаются с ландшафтом земли, если он ниже. Не увидишь — так и жди, что в хвосте окажется или «мессершмитт», или «Фокке-Вульф-190».
Сам воздушный бой — это страшная, напряженная карусель. Там с огромным трудом можно понять, где свои, а где противник. Вот Батюк Саша даже столкнулся с Ла-5 в бою. В том бою с нашей стороны были мы на «яках» и летчики из 523-го полка на Ла-5, а с немецкой и «Фокке-Вульфы-190», и «мессершмитты». Такая ватага! Восходящие фигуры, боевые развороты, перевороты. Каждый стремится зайти в хвост. В это время может попасться другой самолет — даже наш. Я в воздушных боях больше всего остерегался своих, смотрел, чтобы не столкнуться или чтобы в меня не врезался. Мы проскакивали в 5 — 10 метрах друг от друга. Иногда в 100 метрах, но скорость же огромная! Бои велись на вертикали, редко на виражах. У «яка» самый сильный маневр — на вертикали. Это на И-16 бой велся на виражах, поскольку у него скорость маленькая, зато радиус виража в полтора раза меньше, чем у «мессершмитта».
Помню, в декабре 1943 г. в районе Ельни, на Смоленщине, мы шестеркой сопровождали шесть Ил-2. Атаковали нас «мессера», и завязалась карусель на вертикалях. Я уже заходил в хвост «Мессершмитту — 109», когда увидел, что в хвост моему ведомому Раменскому пристраивается «мессершмитт». И хотя у меня была отличная позиция для атаки, но я бросил преследуемого «мессера», чтобы выручить своего ведомого. Отвернул — и пошел навстречу. Он увидел, что я ему выхожу в лоб, и тоже пошел навстречу. Высота полторы тысячи метров. Я его ловлю в прицел, нажимаю гашетку, и в это время он меня тоже поймал и очередью обрубил левую плоскость. Самолет переворачивается и начинает падать. Бензин выливается, а двигатель работает. Загорелся. Открыл «фонарь», начал вылезать, с трудом в этом хаотическом падении отделился от самолета. Дернул за кольцо, открыл парашют. И приземлился в снег. Недалеко идет стрельба, но по мне не стреляют. Самолет мой где-то упал. Слышу шорох, и меня накрывают наши пехотинцы: «Ты кто?» — «Старший лейтенант, летчик». — «Ой! Мы видели. Это страшное дело — воздушный бой. Как вы там можете летать?! Мы тебя за немца приняли, его самолет недалеко упал».
Доставили меня командиру роты — я все рассказал, солдаты подтвердили. Выпили спирта с командиром роты. Он дал лошадь, санки и сопровождающих, которые отвезли меня в деревню. На следующий день за мной из полка пришла машина.
—
Да… труднее чем штурмовиков — это только начальство в боевом вылете сопровождать. Был у нас начальник ВСС (воздушной стрелковой службы) полка майор Калашников, 1910 года рождения. На земле такой «истребитель» — всех немцев посбивает! А летать с ним сплошная морока. Летал он ведомым — прижмется ко мне вплотную, метров на 50, чтобы его прикрывали другие самолеты и в случае атаки «мессера» не достали. Слава богу, летал редко. Да и командир полка Когрушев[52] тоже летал редко. Был у нас такой старший летчик в звене Алексея Духанина Павел Воробьев. Он говорил, как Чапаев: «Командовать полком смогу. Командовать авиадивизией смогу. Командовать авиакорпусом, наверное, смогу. Чтобы командовать воздушной армией, должен подучиться. А вот командовать эскадрильей не смогу». Эскадрилья — это костяк любого авиационного соединения! От командира требуется найти цель, не потерять своих ведомых и прикрываемую группу, если летишь на сопровождение, надо в воздухе не только самому вести воздушный бой, но еще и управлять им, при перелетах не терять ориентировку. Это самая ответственная должность в истребительной авиации!
Сначала мы летали на Як-1, потом на Як-7, а в конце 1944 года наш полк получил Як-9л, истребитель- бомбардировщик, бравший на внутреннюю подвеску 400 килограммов бомб. Сначала получили эскадрилью самолетов «Малый театр фронту», а чуть позже эскадрилью «Москва».
Вот на нем летать — это тяжелая работа. Ведь самолет не бронированный, а нам все время давали аэродромы штурмовать, которые немцы прикрывали зенитками и истребителями.
Мы завидовали даже штурмовикам. Та же работа, но у них хотя бы бронекорпус. А после того как бомбы сбросили, мы еще должны сопровождать, вести воздушной бой. Бывало, бомбы везешь, а тебя атакуют. Что делать? Приходилось сбрасывать бомбы, закрывать люки и вступать в воздушный бой. Один раз у меня люки не закрылись, а нас атаковали «фокке-вульфы», так и пришлось вести бой с открытыми люками.
Помню, мы ходили штурмовать аэродром Хайлигенбальюжнее Кенигсберга. Я вел группу — 12 истребителей. У нас была погода нормальная, а когда подходили к аэродрому, облачность прижала нас до высоты 100 метров. Я принял решение пройти через залив Фриш-Гаф и зайти на аэродром со стороны немцев. Прошли, а там облачность еще ниже. Летим метров на 50 — задание-то надо выполнять. Бомбы сбросили с горизонтального полета. Немецких самолетов было много — не промахнешься (обычно же мы бросали с пологого, градусов под 30, пикирования). Нас никто не атаковал. Вернулись, доложили о выполнении. Разведка передала, что вылет удачный — сгорело несколько самолетов. Но из этого вылета не вернулся Слава Иванов. Видимо, «эрликоны» сбили.
—
