орудие никогда не бросала.
В это время в полукилометре правее нашего холма мы заметили, что немцы стали готовиться к контратаке. Туда подошли несколько бронетранспортеров и автомашины, из которых, как саранча, стала выпрыгивать пехота. Мы выкатили орудия из-за холма и открыли огонь. Я крикнул: 'Иван, бей по дальней стороне их сосредоточения и гони их к центру, а я буду по ближней'. После каждого выстрела они сдвигались к центру. Потом мы переносили огонь на середину, они разбегались и все повторялось заново. В какой-то момент вышла машина с орудием. Они успели его отцепить, но я их опередил. Снаряд разорвался возле орудия. Я не буду говорить, что подбил орудие, но после моего выстрела они его бросили и машина ушла. В следующую машину я попал. Она, видимо, была со снарядами, потому что рванула очень хорошо. А потом на меня пошла самоходка. Это был не обычный 'Артштурм', а тяжелое самоходное орудие. Я стреляю, а попасть не могу - руки трясутся, и снаряды проходят над ней. А она идет и скрипит, как дверь на ржавых петлях. Потом эта зараза остановилась и выстрелила в сторону второго орудия. Осколками снаряда был ранен Иван. И все же если не восьмым, то девятым снарядом я в нее попал. Она не загорелась, просто встала, а я продолжил колошматить немцев. Ствол орудия раскалился, и фактически оно уже просто плевалось снарядами. Я все боялся, что его заклинит, ведь за короткий промежуток времени я выпустил более 120 снарядов! Вот здесь был момент, когда я бегал между двумя орудиями, стреляя попеременно то из своего, то из Иванового. Вот так две 'сорокапятки' фактически сорвали контратаку противника численностью до батальона.
Свой последний бой я принял 22 октября. За день до этого командир батальона собрал в маленьком овражке командиров рот. Вызвал он и меня. Я подошел к нему, он говорит: 'Патроны есть?' Я говорю: 'Есть' (а у меня чехол от фляги был набит автоматными патронами, которые также подходили и к пистолету ТТ). Комбат зарядил пистолет, сделал несколько выстрелов вверх и говорит: 'Второй и третий батальон по приказу командира полка пошли чистить картошку нам на ужин. Вернемся из боя, будем кушать. А теперь за Родину, за Сталина надо взять вон ту деревню. Ну, сынок, выручай'. Ротные побежали к своей пехоте, а я во взвод. Мы поднялись наверх из этой ложбинки, и я увидел деревню. В этот момент лошади рванули, я только успел встать на нижний щит и руками ухватиться за щиток орудия. Ездовые начали лупить лошадей, и они понесли с такой скоростью, что страшно стало. Мы промчались мимо большого сарая, стоявшего слева от дороги, потом я увидел, как из лопухов, росших чуть сбоку и прикрывавших погреб, высунулась женщина. Мы промчались прямо над ней. Влетели в это село. Немцев в нем не было. Следом за нами в него вошла пехота и тут же принялась шуровать в брошенной немецкой машине, стоявшей на улице. Постепенно все затихло, мы заняли позиции возле домов. Вдруг в нашем тылу раздались автоматные очереди. Я высунулся из-за дома и увидел, что идут немцы, поливая огнем пространство перед собой. Они прошли вдоль улицы, наткнулись на минометную батарею, уничтожили ее расчеты и ушли к своим. Оказалось, что перед отступлением немцы всех жителей согнали в тот сарай, который мы проскочили по дороге к селу, и сами же остались в нем. Когда они поняли, что мы успокоились, они решили прорываться к своим, что им в общем-то удалось.
Следующий день выдался солнечным. Я сидел в беседке и спокойно писал наградные документы на всех своих солдат, сержантов, в том числе и на Фролова, которого представлял к званию 'Герой Советского Союза'. И вдруг в деревне начали рваться снаряды. Я стремглав бросился к орудию, которое стояло между домами. И опять, как вчера пехота, из нашего тыла мимо нас пошли бронетранспортеры. Сектор обстрела у меня был очень узкий, и я решил перекатить орудие, но не успели мы свести станины, как прибежал комбат: 'Не трогай орудие! Не трогай орудие! Иначе они побегут!' Я вправо посмотрел, увидел жидкую цепь лежащих солдат, стрелявших в просвет между домами, и понял, что они лежат и стреляют только потому, что стоит орудие, и если я начну его перекатывать, то они решат, что я отступаю, и побегут. Вот так и пришлось мне вести огонь с этой неудобной позиции. Но я успевал. С бронетранспортером разговор короткий - ему в борт дал, и его песня спета. Два или три я сжег. За ними шел танк, и его я тоже подбил, все же основные силы немцев прорвались и, не ввязываясь в бой, ушли.
Вскоре ко мне подбежал связной и сказал, что меня вызывает комбат. Я пошел к нему на НП, который располагался на окраине села в какой-то яме перед крайним домом. За этой ямой простиралось вспаханное поле, на краю которого виднелся немецкий дзот. Комбат говорит: 'Видишь дзот?' - 'Вижу'. 'Это наблюдательный пункт. Его надо заткнуть. Ты сможешь попасть в амбразуру?' - 'Бронебойным попаду'. - 'Неважно каким, ты попади в амбразуру, чтобы они ослепли. Мы сейчас пойдем в атаку, и если они будут отсюда корректировать огонь своей артиллерии, они всех нас побьют'. Я ушел за орудием, привел его и с третьего снаряда попал в амбразуру. Вернулся к комбату доложить, что его приказание выполнено. В этот момент за домом разорвался снаряд, а затем последовал взрыв впереди воронки, в которой мы сидели. Комбат у меня спрашивает: 'Ну что, бог войны? Что происходит?' Я ему говорю: 'Что происходит? Нас в вилку берут. Сейчас снаряды будут здесь'. В это время, по-моему, два снаряда разрываются рядом с воронкой. Я сначала даже не почувствовал, что ранен в левую руку, левую и правую ноги. Комбату говорю: 'Вот паразиты, сапоги порвали'. - 'А ноги?' - 'Ноги целы. Я пойду к орудию'. - 'Это неважно, сынок, были бы ноги целы, сапоги найдем'. Я поднялся, вылез из ямы и чувствую, что падаю. Прислонился к дереву, потом оттолкнулся и пошел. Я слышал, как комбат сказал: 'Вот пошел мой герой'. И последнее, что осталось в памяти, это окоп, в котором сидели два ездовых моего взвода. Я их попросил помочь мне добраться до орудия, но им совершенно не хотелось вылезать из окопа под непрекращающийся обстрел, и они отказались... Очнулся я в каком-то окопе, передо мной сидел солдат. Я у него спросил: 'Где наши?' - 'Все ушли вперед'. - 'А комбат?' - 'Все пошли. Ты остался и еще несколько человек, раненых'. Потом я читал, что в этом бою комбат и многие ребята погибли.
Когда наступила ночь, за нами приехала повозка. Куда он нас повез, я не знаю, но вскоре мы услышали немецкую речь. Я зашипел на ездового: 'Ты куда, гад, везешь?!' Мы развернулись и поехали обратно, а вскоре выехали к штабу полка. Нас остановили, спросили, кто едет. Я назвался и спросил, кто здесь старший. Мне ответили, что начальник штаба полка. Я попросил передать ему, чтобы он подошел. Он подходит: 'Ну что? Зацепило тебя?' - 'Зацепило'. - 'Ну ничего, поправишься - возвращайся'. У меня за поясом была сумка, из которой я достал представления на ребят и попросил: 'Товарищ майор, я вас прошу, представьте моих ребят к наградам. Вот здесь все описано, тут все правда'. 'Все сделаем. Не волнуйся'.
Потом нас отвезли в какую-то хату, положили на глиняный пол. Справа и слева лежали раненые. У того, что лежал слева, я увидел, как из-под повязки на руке вылезают черви. Я еще воскликнул: 'Фу, черви!' - 'Что ты боишься? Это не страшно, они гной едят'. Я замолк. На другой день пришел генерал и два офицера. Генерал спросил: 'Кто здесь сержант Ульянов?' - 'Я'. - 'Сынок, поздравляю тебя с присвоением звания Героя Советского Союза'. - 'Служу Советскому Союзу!'
Потом уже я попал в санитарный поезд, который привез меня в Харьков. Пришел капитан, взял меня на руки и понес - я весил 47 килограммов. Принес он меня в баню. Там женщины говорят: 'Раздевайся'. Я стесняюсь. Капитан говорит: 'Это наш герой'. Одна из женщин говорит: 'Он же дытына. Какой он герой?!' Меня помыли и отнесли в школу. Там в классе стояли кровати, на одну из которых меня положили. Несколько осколков застряло в районе коленного сустава. Врачи, осмотрев мою ногу, сказали, что ничего делать не будут, а отправят меня в эвакогоспиталь. Меня опять посадили в санитарный поезд. Он был свежевыкрашенный, чистый. Я лежал на нижней полке, но ни подушки, ни одеяла, ничего мне не дали. Поехали мы в Златоуст. У меня начала болеть и опухать правая нога. Я начал стучать. Пришла сестра. 'Что ты стучишь?' - 'Нога болит'. - 'Начальник поезда сейчас занят, он делает операцию'. - 'Мне не нужен начальник поезда, мне нужно, чтобы меня перевязали'. Она посмотрела на ногу и ушла. Вскоре у меня поднялась температура. Тогда пришел хирург, начальник поезда. Принесли ванночки. Он говорит: 'Ну что? Посмотрим, какой ты герой!' Вскрыли нарыв, как хлынули и кровь, и гной, черт знает что! Он говорит: 'Ну легче?' - 'Легче'. - 'Потерпи еще. Сейчас осколки вытащим'. Он начал ковырять под коленом: 'Больно?' 'Да'. - 'Тогда не будем их вытаскивать, ты все равно едешь в госпиталь. Там тебе все промоют, вычистят, перевяжут'. Но в госпитале их вынимать не стали. Так с ними и хожу до сих пор, с этими осколками.
