эмблемой истребителей танков - две скрещенные пушки на черном фоне. В 1186-м ИПТАПе эту эмблему офицеры носили на каракулевых кубанках. Та же эмблема по трафарету рисовалась на кабинах машин. А вот своей полевой кухни на батарее не было, хотя питание 'иптаповцы' получали по усиленной норме. В некоторых батареях таскали с собой противотанковое ружье, но это больше для успокоения, как 'последний шанс'. У меня было в 'заначке' два ящика противотанковых гранат, чтобы, если 'умирать, так с музыкой'. Стрелковых рот в полках РГК не было, они находились только в составе бригад.
Все солдаты и офицеры получали двойной денежный оклад, и нам засчитывалась выслуга лет - полтора года - за год в ИПТАПе. За подбитую немецкую технику нам полагались денежные выплаты, но мы все деньги переводили в Фонд обороны.
В отличие от обычных артиллерийских батарей у нас имелось две рации, ведь очень часто полк для прикрытия танкоопасных направлений действовал отдельными батареями на разных участках, и связь со штабом поддерживалась только по рации. Боевая подготовка была построена так, что в каждом расчете было минимум три подготовленных человека, способных заменить наводчика орудия в случае необходимости, ведь потери у нас были чувствительные...
Еще одна существенная деталь. Командир батареи истребителей танков мог по своему усмотрению израсходовать снаряды из НЗ - (12 снарядов на ствол), не испрашивая разрешения командира полка. Наш боекомплект был как минимум двойной - 140 снарядов на орудие, в 'простых' артчастях он был всегда гораздо меньше. Было всего по тридцать-сорок осколочных снарядов, два ящика картечи, а в основном были бронебойные и подкалиберные. Можно вспомнить еще немало отличительных черт, свойственных только ИПТАПам...
- Чем запомнились первые бои вашего полка?
- В мае 1943 года полк принял первый бой, но нас использовали для огневой поддержки пехоты. Во время Курской битвы полк стоял во второй линии обороны, возле Прохоровки, и немцы не дошли до наших позиций всего три километра. А мы уже приготовились геройски погибнуть. В конце июля полк участвовал в тяжелом бою с немецкими танками, моя батарея подбила три танка, но во время немецкой бомбежки нас пикировщики просто смешали с землей, и мы остались без орудий. Да и солдат в живых было всего ничего.
Но самое страшное воспоминание сорок третьего года - это переправа через Днепр. Переправлялись ночью, побатарейно, вместе с пехотой. Немцы заметили начало форсирования, и их осветительные ракеты превратили ночь в день. Вода в реке кипела в буквальном смысле от падавших в нее снарядов и мин. С правого, высокого берега был открыт такой ураганный огонь, что никому не посчастливилось в ту ночь переправиться через Днепр. Только десятки разбитых лодок и плотов с убитыми гребцами... Сколько там людей погибло и потонуло! Течение Днепра равнодушно сносило вниз все - живых, мертвых, обломки плотов, бочки, бревна. Нечеловеческий вой тонущих солдат стоял над рекой... Я, хоть и готовился стать моряком, но плавал очень плохо, поэтому перед переправой знал точно, что сегодня последний день в моей жизни. Войти в этот ад и надеяться выжить было глупой иллюзией. Мы срубили и связали плоты заранее, но, когда скатывали орудия по настилам на плоты, немцы дали залп из шестиствольных минометов по кромке берега и разнесли и наши плоты, и орудийные расчеты в щепки. Прямые попадания... Мы, человек пятнадцать уцелевших, вместе с пехотой откатили два исправных орудия назад от берега. По рации связался с комполка, доложил обстановку и получил приказ 'отставить переправу'. А на берегу немецкий огонь уничтожал все живое, весь берег был завален трупами наших солдат. Страшно даже сейчас вспоминать об этом... 19 октября нас перебросили на плацдарм севернее Киева. Меня как раз 'схватили' приступы малярии, день командую батареей, а на другой - валяюсь в блиндаже, загибаюсь от лихорадки. Замениться я отказался. Потом потихонечку оклемался. 3 ноября пошли в наступление на Киев. Нервное напряжение от сознания предстоящих боев и хлопоты перед наступлением оказались лучшими лекарствами против приступов малярии - их как рукой сняло. 5 ноября батарея вступила в Святошино. А дальше наш путь лежал на Житомир.
Мы дошли до Коростышева. На батарее кончились снаряды, кроме НЗ, и по рации я получил приказ остановиться возле какой-то деревни, в пяти километрах от города, и ждать подвоза снарядов. Остальные батареи полка ушли вперед. Вдруг видим, по проселку идет немецкая машина с пехотой и бронетранспортер. Уничтожили их первым залпом. Навстречу нам бежит наша пехота. Подошел лейтенант-пехотинец и обратился ко мне: 'Мы, кажется, в окружении, возле деревни много немецкой пехоты и танков штук двадцать. Возьмите нас, иначе мы к немцам в руки попадем'. Своих бросать нельзя. Посылать в деревню разведку времени не было. Услышали звук мотора мотоцикла и увидели, как вдалеке проехал немец. Нас он, к счастью, не заметил. Понимаю, что если в деревне немцы, то надо проскочить ее на большой скорости, не давая им опомниться, но звуки моторов наших машин привлекут внимание немцев еще до того, как мы туда доберемся. Принял решение двигаться к деревне на самой малой скорости, производя как можно меньше шума. Пехоту поставил по обе стороны от 'студебеккеров' и предупредил, что в случае появления немцев открывать шквальный огонь, прыгать в машины и прорываться на полном газу вперед. Риск такого маневра был чрезвычайно велик, но другого выхода не было, без снарядов мы с танками успешно воевать не можем. Подошли к крайней хате. Большое село словно вымерло. Состояние было такое напряженное, я даже был уверен, что немцы, притаясь в засаде, уже взяли нас на мушку и сейчас начнется!.. Зашли в крайнюю хату, там старик сидит и от страха трясется. Спрашиваю: 'Немцы в селе есть?' - 'Есть, много, и с танками'. - 'Выведи нас на дорогу, чтобы немцам на глаза не попасть'. А он: 'Не пойду, меня за это немцы расстреляют!'
Достаю пистолет и говорю: 'Немецкого расстрела боишься, а красноармейского нет? Не выведешь, я тебя раньше убью!'. Это подействовало. Вывел нас старик.
Встали на шоссе Киев - Житомир, наш полк выскользнул, наудачу, из окружения с малыми потерями. Полку по рации указали наиболее подходящий маршрут для выхода, и они смогли выйти из кольца. А многие тысячи там, в окружении, навеки остались... Через день меня снова стала терзать малярийная лихорадка, и меня отправили в ближайший санбат. Лежу и слышу топот ног, вроде бегут десятки людей. Выглянул в окно, а там наши солдаты сломя голову от чего-то драпают. Смотрю в другое окно, а там метрах в сорока немецкий танк стоит. Выскочил из окна и побежал к лесу. Бежал, падал, поднимался и снова бежал. Только когда достиг леса, совершенно обессилел. Нашел свой полк. Лучше 'болеть дома'.
Наш полк пополнили, дали немного отдохнуть, и двинулись 'смертники' дальше на запад. За киевско- днепровские бои только двух человек из нашего полка - меня и Исаева - представили к орденам Красного Знамени. Исаев этот орден получил через несколько месяцев, а мне заменили 'боевое знамя' на орден Отечественной войны первой степени.
- Как вас ранило? Почему вы вернулись на фронт? Ведь ваше ранение сделало вас негодным даже к нестроевой службе. Я же вижу, что правая рука почти не действует. Расскажите поподробней об этом.
- В январе 1944 года с бесконечными боями, теряя людей и матчасть, пополняясь и опять теряя, мы вышли под Шепетовку, приближаясь к старой границе СССР. В двенадцати километрах от Шепетовки, на окраине деревни Великие Деревичи, батарея застопорила свое движение на запад. Немцы предприняли сильную контратаку. Три орудия поставил на фронтальный огонь, а четвертое, как обычно, замаскировав, поставил в стороне, в 300-х метрах от батареи. Назначение этого орудия - вести кинжальный огонь по уязвимой бортовой броне надвигающихся на нас танков противника. 15 января из ближайшего леса выползли два немецких танка. Один мы сразу подбили, а второй отполз обратно в лес. Через некоторое время на нас пошли уже четыре танка, стреляя с ходу. За ними шли цепи немецкой пехоты. Наша пехота побежала без оглядки. Вроде не сорок первый год. Но это пехотное подразделение было необстрелянным и в основном состояло из недавно мобилизованных колхозников с освобожденных территорий. Ко мне подбежал командир этого полка: 'Родной! Прикрой, прошу, умоляю! - чуть не плача, стараясь перекричать грохот орудий, умолял он. - Прикрой, пока я полк соберу! Я тебя к Красному Знамени представлю!' С правого фланга появились еще три танка. Прямое попадание в орудие 'кинжального огня', пушку подбросило и перевернуло в воздухе. Расчет орудия погиб. Мы подбили два танка, и немцы отошли на исходные позиции.
Я понимал, что это не последняя атака, и велел поменять позиции батареи. На рассвете следующего дня большая группа немецких танков двинулась по параллельной дороге. Один танк отделился от колонны. Не увидев батарею на прежнем месте, двинулся дальше, прямо по направлению к нашим новым позициям. Для этого ему надо было перейти через мост. Решил подождать и подбить его на мосту, чтобы закупорить
