довольствовались тем, что они честно служат Родине, до последнего дыхания преданы ей, а оценку их деятельности, самую объективную и самую значимую для них, дают им Люди Передовой.
После войны, отдыхая в Сочи, я заходил навестить проживавшего там бывшего командира нашей дивизии генерала Миляева. На войне это был молодой, храбрый и боевой генерал. Мы любили его. Сколько же воспоминаний было у нас с ним! О сражениях, о людях, о необычных случаях. И, вспоминая, генерал сожалел:
— И почему мы тебе Героя не дали?..
— Не знаю, товарищ генерал, — ответил я, — мы же тогда об этом не думали, не знали и не интересовались, воевали себе да воевали! Вы ведь, товарищ генерал, — прервал я задумчивое молчание Миляева, — не всегда достойных награждали. Ну, за что выдали Героя командиру штабной роты? Или командиру саперного батальона? Некоторым парторгам и комсоргам — людям тыловым? Ничего героического они не сделали. А ротный на встрече в Молдавии даже публично оскорбил вас, будто каким-то золотом вы не поделились с ним. Я тогда еще в вашу защиту выступил.
— Да, — махнул рукой генерал, — я, что ли, занимался наградами. Политотдел все решал. Меня ведь тоже обошли с Героем, — печально закончил он. Задумался и, помолчав, добавил: — Большинству командиров дивизий по совокупности боев дали Героя. Наша дивизия одной из лучших была, а я Героем не стал. Хотя знаю почему. Член Военного совета армии попросил у меня трофейную машину, а я пожалел, себе оставил эту легковушку. И вот результат.
К сожалению, ни памяти, ни совести, ни малейшей справедливости в присуждении наград не было. Так и хочется призвать на помощь Господа Бога. Но Он был бессилен покарать раздавателей наград. Хотя для меня Он сделал практически невозможное — уберег до самого конца войны от многократно неминуемой смерти. За что и молюсь Ему всю жизнь.
Глава двадцать шестая
ОТЕЦ И БРАТ
Мой брат-ополченец
Не прошло и месяца после начала войны, а враг уже захватил Смоленск, Ярцево и Ельню. Круша все на своем пути, обходя и окружая, пленяя и уничтожая, немецкие войска неудержимо рвались к Москве. Наше командование, оправившись от шока страшнейшего поражения первых недель войны, стало организовывать противодействие врагу. А для этого нужны были силы. Уже в июле в помощь регулярным войскам в Москве и в Подмосковье начали спешно формироваться двенадцать дивизий народного ополчения. Плохо вооруженные, необученные, даже не переодетые в военную форму, эти соединения поспешно бросались в бой. Ими затыкали бреши, образовавшиеся в ходе маневренной войны. Главным образом на Московском направлении. Но, неся большие потери, эти части не могли оказать врагу сколько- нибудь серьезного сопротивления. В начале августа пешим маршем направилась на запад из района Наро- Фоминска (почтовое отделение Толстопальцево) и Вторая Ленинского района дивизия народного ополчения. В 3-м взводе 5-й роты 3-го стрелкового полка этой дивизии служил мой семнадцатилетний брат-доброволец Николай. Для мальчишек, не служивших в армии и не отлучавшихся пешком из дома и на десяток верст, переход в триста километров был не из легких. Но дух у них был боевой. Командиры и политработники в первую очередь беспокоились за ноги своих подопечных. Однако новобранцы за сутки одолевали по тридцать километров. Шли ночами. Днем колонну людей сразу заметят немецкие самолеты и тут же разбомбят.
На месте сосредоточения рассчитывали постоять недели две. Надо было спешно подучиться военному делу. Подростки не умели еще ни в цепь рассыпаться, ни окапываться, ни прятаться от пуль, ни ползать по-пластунски. Не говоря уже о стрельбе из винтовок, которых у них пока не было. Да и рукопашному бою надо бы подучиться. Хотя бы самым элементарным приемам.
После трудного перехода ребята помылись в бане, привели себя в порядок. Им приказали с помощью подручных инструментов изготовить из дерева модели винтовок. Когда «вооружение» было готово, их стали учить строевым приемам. Затем — и умению занимать огневые рубежи, перемещаться с оружием на поле боя, подниматься и бежать в атаку. На настоящей винтовке, которую приносил на занятия командир взвода, изучали ее устройство, названия частей. Пробовали по очереди разбирать и собирать трехлинейку.
Ребята написали письма домой. Вот единственное, сохранившееся у мачехи в Борисоглебске, письмо брата от 12 августа 1941 года.
Я получил в Ленинграде в конце августа письмо от брата Николая, написанное им на марше. Письмо за долгие годы моих фронтовых мытарств, боев, пребывания в болотах и реках куда-то затерялось, чудом сохранились в партийном билете только фотокарточка и наскоро написанная братом приписка на клочке бумаги. На ней второпях было написано: «Сейчас зашью и передам с кем-нибудь. Михин». В письмо была вложена маленькая светло-коричне-вая фотокарточка размером 3 х 3,5 сантиметра. На снимке спокойное возмужавшее лицо и бросается в глаза мощная шея сильного человека. На обороте фото рукой Николая написано: «23.VII.41. Может быть, это последний фотоснимок Михина Николая А., рождения 1923 г. 9. VIII».
Видно, постоять, даже недельку, на месте сосредоточения частям дивизии ополчения не удалось.
