отмалчивался.
Если командарма и командиров дивизий увлек наступательный порыв, то он должен был думать о последствиях растяжения линии фронта. Начштарма отлично понимал, что судьба войны решается не в Одессе. Одесса становилась значительным эпизодом в ходе войны, но всего лишь эпизодом, к тому же и не на главном направлении немецкого вторжения, а контрудар в южном секторе имел одну местную цель – отбросить от города дальнобойную артиллерию.
Впору было и позаботиться о том, чтобы при «наступательных настроениях» не захватила бы командный состав опасная самонадеянность. Превосходство противника все еще исчислялось как один к четырем.
Трудности со снабжением уже начали сказываться. Для организации контрудара не хватало снарядов. Не хватало их и для дивизиона гвардейских минометов.
27 сентября командующий флотом предупредил Военный совет ООРа, что с доставкой снарядов возникли затруднения из-за осложнений в Крыму. Срок контрудара пришлось перенести. Транспорт со снарядами пришел только 29 сентября.
У Крылова все было готово для боевого приказа. За ночь был произведен расчет с распределением снарядов. Контрудар назначался на 2 октября.
Но стряслась беда на Перекопе. 11-я немецкая полевая армия под командованием генерал-полковника Манштейна прорвала оборону 51-й армии, над Крымом в целом и над Севастополем в частности нависла угроза захвата.
Заместитель наркома ВМФ вице-адмирал Г. И. Левченко привез в Одессу директиву Ставки Верховного Главнокомандования об эвакуации Приморской армии из Одессы и переброски ее в Севастополь.
В ночь на 1 октября Левченко собрал Военный совет Одесского оборонительного района. Софронов, Жуков и секретарь обкома партии А. Г. Колыбанов высказались за обращение в Ставку с просьбой разрешить продолжать оборону города. Левченко прервал заседание Военного совета и предложил им еще раз обдумать сложившуюся обстановку.
Шишенин, также присутствовавший на Военном совете, в перерыве спустился в «каюту» Крылова.
– Одессу оставляем! – глухо сказал он. – Есть директива Ставки…
Вот, пожалуй, тот случай, когда полярно могли разойтись взгляды командующего и штабистов.
И для Шишенина, и для Крылова директива Ставки не являлась неожиданностью.
Командарм, освобожденный штабом от множества вопросов, связанных с обеспечением войск всеми необходимыми средствами для продолжения обороны, был в эти дни увлечен подготовкой нового контрудара. Начальник штаба, передав командарму все необходимые данные о войсках, думал уже не о сегодняшнем дне, а с заглядом вперед – на десятки дней и на месяц.
Снабжение войск боеприпасами, продовольствием, оружием, медикаментами, эвакуация раненых, переброска пополнений – все зависело от флота. Между тем с аэродромов, расположенных на побережье Черного моря, усилились налеты немецкой авиации на морские транспорты и даже на боевые корабли.
Крылов высказал все эти соображения Шишенину. Они совпали с мнением и Шишенина.
Софронов внешне довольно спокойно выслушал Шишенина и Крылова. Дал указание намеченный контрудар в южном секторе на 2 октября не отменять. На этот раз предложение об обращении в Ставку больше не голосовалось.
Сначала директива Ставки, а потом обрушилось личное горе. Связисты вручили Софронову телеграмму о том, что под Москвой погиб в бою его старший сын.
И все же он внешне спокойно выслушал Крылова о порядке эвакуации войск, а несколькими часами позже, глубокой ночью, его свалил инфаркт.
Но в том-то и состоял смысл задуманного плана, что теперь, когда был предрешен уход из Одессы, Крылов усмотрел особый смысл контрудара. Поскольку Одесса не вступала в оборону на осень и зиму и уже не имело значения растяжение линии обороны, контрудар должен был послужить очень серьезным дезинформационным маневром.
Вывезти целую армию на транспортах из осажденного города при господстве немецкой авиации – задача, которую еще никто не решил на протяжении всей истории войны.
При обсуждении этой операции на Военном совете ООРа несколько раз было произнесено слово «Дюнкерк».
Английское командование сумело вывезти морем экспедиционный корпус при полном господстве немецкой авиации. Дюнкерк тоже был окружен, но еще не осажден. Крылов, в свое время размышляя над этой операцией, пришел к бесспорному для себя выводу, что Гитлер под Дюнкерком сыграл в поддавки. На ближних подступах к городу он остановил танки и с дальним замыслом дал уйти англичанам. Именно под Дюнкерком, как это стало очевидным после 22 июня 1941 года, Гитлер решил, что настало время реализовать завоевательные планы на востоке.
В Одессе никакой игры в поддавки не предполагалось.
Услышав от Шишенина слова «Одессу оставляем», Крылов в тот же миг подумал: а как уйти?
Трудно оборонять город, осажденный вчетверо превосходящим по своим силам противником. Могло дойти и до уличных боев, до боев на баррикадах, но тогда каждый каменный дом можно было превратить в крепость. Здесь была одна опасность – остаться без тыла, без снабжения по морю боеприпасами и задохнуться без них.
Но едва лишь начнется отвод войск с оборонительного рубежа, как противник, догадавшись, что готовится вывод всей армии из Одессы, усилит нажим, и ослабленные линии обороны будут разорваны. Тогда – гибель и города и армии, а в Крыму нужна боеспособная армия. Догадывался: для обороны Севастополя отводят Приморскую, как имеющую опыт обороны города в глубоком тылу противника.
Делая наметки контрудара в южном секторе, Софронов и Крылов особо не размахивались, даже принимая во внимание и дивизию Томилова. Уже 1 октября на Военном совете ООРа было принято решение начать эвакуацию 157-й дивизии в первую очередь и немедленно, ибо Левченко сообщил, что из Новороссийска уже вышли первые транспорты.
