Рита, Витя и младший брат Леня (погиб в штрафбате в сорок третьем) перебираются в Москву, на Покровку. Улица Чернышевского, дом двадцать девять, квартира двадцать.
Вот такое начало.
Юзика жалко.
Как могла, рассказала Теме про прадедушку, Юзика. Слушал с уважением. Теперь говорит: «У меня крепкие хулиганские корни».
Нагромождение, клубок невероятных обстоятельств и передряг сформировали личность папы, его несгибаемую жизненную силу, оптимизм, харизму.
Шутка ли, в сорок восьмом году сплотить вокруг себя коллектив актеров и «раскрутить», говоря нынешними словами, театр пародий «Синяя Птичка», о котором до сих пор взахлеб вспоминают актеры и просто москвичи старшего поколения?
Почему у меня волосы рыжие?
Да проще простого — папа в молодости работал рыжим клоуном в цирке на Цветном и носил рыжий парик.
Папа учил меня кувыркаться и жонглировать четырьмя предметами.
У нас и было четыре разноцветных пластмассовых шарика. После всех инсультов у него был постельный, «диванный» режим, и он учил меня вот этим азам цирковой профессии.
В кувыркании вперед, люди добрые, самое главное — голову правильно спрятать. Ну не должна она касаться мата или пола, или манежа, или что там у кого.
Школьная математика мне не давалась, но кувыркалась я — будь здоров. Хоть вперед, хоть назад, каталась, как мячик.
Проживи папа подольше и потренируй меня, я бы точно пошла в цирковые.
Уж никак не в писатели, это точно.
Да вообще все по-другому было бы.
Но у судьбы насчет нас какие-то особые затеи, и пока она не устанет от своих экспериментов, будет выкрутасничать что есть силы.
Почему театр? Я не люблю театр. В подростковом возрасте меня на аркане тащили смотреть спектакли Эфроса и Любимова, на которых я честно и вежливо скучала.
И вот нелюбимый, чужой и неинтересный мне театр почему-то радостно распахнул двери моим историям. Успешный театральный автор, будьте любезны.
Кто бы мог подумать? Мистика какая-то…
Так это же поручение от папы! Театр был его главной страстью.
И надо выполнять папино поручение.
Надо писать: слева — кто говорит, справа — что говорит.
А можно и подряд, в строчку, записывать как прозу, режиссеры разберутся, они такие затейники…
Ну, вперед.
Погнали!
…
МЕРОПРИЯТИЯ ПО ОЧИСТКЕ СОВЕСТИ ПРОДОЛЖАЮТСЯ
ВТОРОЕ
По федеральной магистрали А-101 в сторону области едет старый белый «Лэндровер», государственный регистрационный номер вася 117 маня хрен. За рулем здоровенный длинноволосый дядька в ковбойке.
Погода хорошая, видимость сто процентов.
Хорошо бы куда-нибудь приехать, где ждут, или даже где никто не ждет, приехать куда- нибудь, где совсем другие дела и другая жизнь.
Но какая, какая?
Или — остановиться, остаться на обочине, присесть с продавцами грибов, пирожков и ягод, загореть и обветриться на солнце, шутить с проезжающими, втюхивать им товар, «ну возьми, возьми лисичек на жареху», в сумерках вернуться в деревню и завалиться спать, чтобы на рассвете идти в лес, кормилец и приют, перекликаться с товарищами: «Леха!.. — Мишаня!.. — А Федька-то где?»
Затеряться, и привыкнут, и никто не спросит — ты чей?
Утро, у проституток пересменка, а вот свадьба: жених, пыхтя, тащит на руках невесту к памятнику погибшим солдатам, проститутки машут невесте:
— Наташка, вечером выйдешь?
Приехать туда, где никто не ждет, где никто не знает…
По правой полосе, прижимаясь правее, к обочине, медленно, крадучись, ползет милицейский «уазик» типа «козел».
Что это? Остановиться хотят или потеряли что?
Милиционеры в «уазике» смеются, им весело, и человек в старом «Лэндровере» не сразу догадывается, чего тут смешного.
По краю, по обочине, на старом, дурацком, неуклюжем велосипеде что есть силы улепетывает от милиционеров таджик в трениках, с очумелым от испуга и натуги лицом.
Милиционеры едут медленно-медленно, забавляясь погоней, ожидая, что таджик вот-вот выбьется из сил или навернется на своем убогом драндулете.
«Лэндровер» обгоняет «уазик» и останавливается, перегородив ему дорогу.
Милиционеры тормозят резко.
Таджик грохается с велосипеда.
Человек из старого «Лэндровера» говорит убедительным, звучным, профессиональным голосом:
— Молодые люди!
Милиционеры начинают общаться с человеком на «вы», но матом.
Человек называется и произносит краткую проповедь о том, что нельзя преследовать того, кто заведомо слабее тебя, и прочую прокисшую христианскую дребедень. Милиционеры хмуро внимают, явно слыша об этом впервые. Нехотя соглашаются. А ну его, волосатого этого, мало ли… Велят таджику зарегистрироваться как положено. Отчаливают на дальнейшие подвиги.
Таджик сидит у обочины, пытаясь выправить покривившийся руль своей каркалыки.
— Тебя как звать?
— Леха.
— Алексей?
— Ну. Дед назвал. У него друг был, русский, Леха. Фашистов вместе били.
— Хорошо по-русски говоришь.
— Дед учил. Он в Россию переселиться хотел, а умер. Мы из Куляба.
— Работаешь здесь?
— Дачу за тем лесом строим.
— Ты, Леха, женись здесь. Есть кто на примете?
Таджик смеется и уклончиво качает головой. Видно, что он совсем молодой, лет
