Ни один мускул
Ярослав Смеляков в молодости написал несколько великолепных стихотворений, но потом, видно, советская власть сильно его напугала. Так что огромный его талант был сильно изгажен лояльностью. Отсидев три раза в лагере, он ни разу об этом не говорил вслух, лагерные стихи были опубликованы посмертно. Хотя, конечно, он оставался хорошим поэтом, и даже иногда в его строфах встречались просверки былого. Под конец жизни он совсем спился — не социально (оставался благополучным и весьма уважаемым человеком), а как-то биологически. Пил все время, прихлебывал крохотными глоточками водку из бутылки, которую носил в кармане. Так вот.
Однажды — в середине 1960-х — мы с папой зашли в Дом литераторов, и в холле нам встретился поэт Василий Петрович А., занимавший в Союзе писателей какой-то административный пост. Он остановился поговорить с папой. Вдруг откуда-то слева громко раздалось:
— Василий!
Василий Петрович не среагировал.
Я повернулся и увидел — в тяжелом кресле тяжело сидит хмельной Смеляков.
— Василий! — крикнул он. — Покайся!
Я раньше думал, что это только в книжках так пишут — дескать,
— Покайся, Василий! — неслось ему вслед.
Был еще один раз, когда я созерцал железное самообладание.
Мы с папой обедали в ресторане ЦДЛ. С нами был писатель Сергей Гуров. А за соседним столиком сидел еврейский детский поэт Овсей Дриз, замечательный, добрый старик. Но в этот раз он был какой-то злой. Он кричал:
— Гурлянд! Муля Гурлянд, что же ты не отзываешься? Витя (это уже он к моему папе обращался), ты думаешь, что он Гуров? Что он Сергей? Он Самуил Гурлянд! Он еврей, как мы с тобой! Муля, ты почему стесняешься?
Вечер памяти
Кто-то заболел, кто-то был за границей, кто-то в санатории. А лучший друг и соратник, генерал- полковник-инженер Ярослав Петрович Тарасов, этим утром скоропостижно скончался от инфаркта.
Никто не пришел отметить девятую годовщину смерти академика NN. За большим безлюдным столом сидели вдова и сын покойного. Еще была одна девочка, Оля Карасевич, дочка Генриетты Марковны, его многолетней лаборантки и ассистентки. Она пришла вместо мамы.
— Слава Тарасов даже не позвонил, — сказала Римма Викторовна, вдова. — Не можешь прийти — так хоть позвони! Объявись!
— Разные бывают обстоятельства, — сказал Алеша, сын. Он знал, что Тарасов умер, но не хотел сейчас об этом говорить. — Не злись, пожалуйста.
— Твой отец вытащил его из Омска. Дал целый отдел в своем институте!
— Все, все, все. Давайте лучше выпьем. — Алеша стал разливать. — Помянем.
— Да, — подняла рюмку Оля. — Выпьем за светлую память Анатолия Ивановича, большого ученого и прекрасного человека.
— Не чокаются, — предупредила Римма Викторовна.
Выпили. Разложили закуску.
— А почем ты знаешь, какой он был человек? — с набитым ртом спросил Алеша. — Не люблю весь этот пафос, извини. Вообще отец был сложный человек.
— Я его прекрасно помню, — сказала Оля.
— Вот как? — подняла брови Римма Викторовна.
— Он приходил к нам в гости, — сказала Оля. — Приносил маме всякие подарки. Мне дарил игрушки и конфеты.
— Анатолий Иванович был добрый, любил детей, — сухо сказала Римма Викторовна.
— Вот я и говорю: прекрасный человек, — сказала Оля.
— Выпьем еще, — сказал Алеша.
— Детки, у меня разболелась голова, — сказала Римма Викторовна. — Пойду прилягу.
Посидели, поболтали. Алеша открыл дорогой старый коньяк, рассказал, что это еще отцу подарили во Франции. Попробовали. Ничего особенного.
Он обошел стол, сел рядом с Олей. Положил руку на спинку ее стула.
— Наверное, смешно звучит, — сказал он. — Ты мне нравишься. Очень.
— Ты мне тоже, — сказала она. — Ничего смешного.
— Дай я тебя поцелую.
— Целуй, — сказала она и протянула ему руку.
Он притянул ее к себе, обнял. Она стала отбиваться, чуть не упала со стула. Вырвалась, отбежала к двери. Он подошел к ней, переводя дыхание. Схватил за плечи.
— Лешенька, проснись! — крикнула Оля. — Я же твоя сестра, ты что?
— Врешь! — закричал он.
На крик вошла Римма Викторовна.
— Мама, ты слышала? Мама, она врет? — спросил он.
— Прекрати, — сказала Римма Викторовна. — Олечка, он вам нравится, вы ему тоже, вот и хорошо, и выбросьте из головы эти глупости. Никакая вы ему не сестра. Я родила его от Славы Тарасова. Который даже не позвонил сегодня.
Последний вагон
Она обещала позвонить в восемь. У меня родители были на даче, у нее — дома только бабушка: мы обо всем договорились. Она не позвонила. Я набирал ее номер, к телефону подходила бабушка, я бросал трубку. Был июнь, темнело поздно. Но в одиннадцать стемнело совсем. Я зажег свет во всех комнатах.
Вот уже четверть двенадцатого.
Снова набрал номер, попросил ее к телефону.
— Разве можно беспокоить девушку ночью? — ехидный старческий голос.
— Простите, пожалуйста, она мне срочно нужна…
