Просто булочка с орехами, которую ел вчера. Отдельно.
На тарелке.
Второй сон. Босиком
Незнакомая семья – пожилая мать, старшая дочь лет сорока и младшая лет тридцати. Я у них в гостях.
Большая старая квартира, меня уложили спать в гостиной, я просыпаюсь, смотрю в потолок, вижу гипсовую лепнину вокруг люстры, слышу легкий городской шум за окном. Мне кажется, что это не в Москве и не в Питере, а в каком-то большом областном городе. Вроде Воронежа или Ярославля. И сами стены этой очень солидной квартиры, и особенно шум за окном – все какое-то спокойное, не московское. Слышу, как мать уходит, а дочери ее провожают. Хлопает входная дверь. Меня будят, кричат из коридора: «Вставать пора!», – хотя я уже проснулся.
Сестры – крупные, белотелые, светловолосые и голубоглазые. Голые ходят по квартире, ставят чайник, заваривают чай, отдергивают занавески. Я тоже голый.
Спрашиваю: «Ничего, что я так?» Они: «Ничего, ничего, пожалуйста! Мы ведь тоже «так». Тоже любим дома босиком ходить!» – смеются.
Третий сон. Диссертация
Пионервожатая Валя – вот та самая Валя, которая была у нас в 175-й школе пионервожатой, – предлагает мне за 30 000 рублей написать ей диссертацию. У нее есть целая стопка материалов, она их принесла с собою. Я отказываюсь.
В течение разговора она чистит себе уши английской булавкой. Круглым ее концом, колечком. Засовывает, вертит и вытаскивает. В этом булавочном кольце оказывается желтый кусочек. Она его ногтем сощелкивает на пол.
Разговор происходит в пионерской комнате. Там среди всякой чепухи – портрет Ленина-ребенка, кудрявая головка, как на октябрятской звездочке. Вышито крестом, в рамочке.
Дети
Во сне я читаю дневник какого-то старика, известного русского политика. Дневник написан тонкими круглыми коричневыми буквами. Он пишет, что стар, устал и ни о чем не думает, кроме своих детей от нового брака: они еще маленькие, хочется их вырастить, на ноги поставить, дать образование, обеспечить благополучие, а ему уже за шестьдесят.
Смотрю на дату: 1909 год. «Ах ты, господи, – думаю. – Благополучие…»
Медведи
В нашей ванной рожает медведица. Громко стонет. Потом выходит, держа в зубах крохотного медвежонка.
Входит в кухню. Кладет дитя на табурет, показывает нам.
Потом снова берет его в зубы и уходит.
Слышно, как она спускается на лифте.
Снова театр
Сцена, поклоны, аплодисменты, но непонятно, что за спектакль, всё очень быстро и размыто. Фойе, буфет, вино, пирожные, толпы народу – немного похоже на оперный театр Станиславского.
Пятка
Ира заказывает социологический опрос.
Разговор идет у машины. Ира снаружи, а в машине сидят четыре женщины, они и есть социологи. Я подхожу к самому концу разговора. Говорю, что мне тоже нужен опрос, даже пытаюсь обозначить тему.
– Ладно, подумаем, – отвечают они. – Поговорим потом.
Ира садится к ним в машину. Они уезжают.
Я возвращаюсь в неприятного вида дом – есть такие серые четырехэтажные дома столетней давности. Почти бараки. Фабричное жилье. Поднимаюсь по выбитой каменной лестнице на самый верх. Коридор и двери.
У моей двери группа женщин. Одна из них не подпускает меня к двери и называет Юрочкой. Я кричу: «Я не Юрочка!», отталкиваю ее, мне мешают открыть дверь, я с трудом пробиваюсь в эту то ли комнату, то ли крохотную квартирку, запираю дверь за собой. Дверь очень хлипкая. Накладной замок.
На кровати сидит женщина, надевает носок.
Носок закручен, поэтому его пятка оказывается на подъеме. Она пытается его перекрутить, чтоб пятка стала на место. Я говорю:
– Лучше снять носок и потом надеть правильно.
Она говорит:
– Ага! Значит, ты не Юрочка! Я всё слышала. Я от тебя ухожу.
Хлеб
В гостях у каких-то финнов. Один из гостей – русский – похож на Путина, только очень круглолицый.
Он говорит, что Россия и Финляндия организуют производство искусственного хлеба.
– Как в романе Беляева «Вечный хлеб»? – спрашиваю я.
– Нет, у нас принцип другой, – говорит он. – Сами увидите.
Женщина в цветастом платье нагнулась к столу. У нее очень соблазнительная фигура, крепкая, рельефная.
Из-под недлинного платья видны ее белые сильные ноги.
Второй сон. Неявка
Офис партии «Правое дело». Коридор. Наташа Шавшукова с папкой. Жалуется на какую-то неявку. Идем с ней в кабинет к Лёне Гозману. Наташа говорит:
– Сплошная неявка!
– Да, – отвечает он. – У царя была кругом измена, трусость и обман, а у нас кругом одна неявка.
Печка
По телевизору какой-то знаменитый человек рассказывает, как он трудно жил в молодости. Какая у него была маленькая квартира, где были только книги и узкая кровать. Квартира была на пятом этаже и топилась дровами.
– Печка была маленькая, на одно ведро дров, – говорит он. – И я таскал дрова в ведре на пятый этаж.
Я смотрю на его благородное, умное лицо, слушаю его рассказ и думаю: «Да врешь ты все, и про бедную молодость свою, и про квартиру с печкой, и про книги…»
Район
Русский город, совсем русский, ни одного азиата или негра. Это сразу видно, как пройдешься по улице. Я живу в этом городе в очень плохом районе. Всё ободранное, неуютное. «Почему, – думаю, – мне всегда в таком районе жить?»
Переезжаю в другой город. Та же история. Окраина, хрущевские пятиэтажки, и я там живу. Хотя центр города – красивый, старинный, желтые ампирные дома.
Глина
Купаемся в реке. Илистое дно, ногам противно. Трудно поверить, что мутная, глинистая вода – на самом деле чистая.
Июль
Красавец
Сижу в машине. Надо найти, высмотреть среди прохожих одного человека. Мне сказали, что он высокий, красивый, хорошо одет, самоуверенный.
Все, кто проходит мимо, – высокие, красивые, самоуверенные. Хорошо одетые.
Я в отчаянии.
Но вот он появляется, и я сразу его узнаю.
Я дергаю какую-то специальную ручку в машине.
И всё пропадает.
Статья
