трудом дает ему выйти – защелкивает столик, берет компьютер на колени, складывает газету. Но сам не встает, не идет размяться или в туалет. Это повторяется несколько раз. Я сижу через проход и наблюдаю эти мучения. Говорю:
– А что бы вам, господа, не поменяться местами?
Но оба отказываются.
Рассказ
Старуха рассказывает мне (я кто-то вроде социального работника): она жила с финном. Она начала с ним жить, когда была у него домработницей. Забеременела, родила ребенка. Ребенка забрали в детдом. Финн скоро умер, у него есть свои дети, которые ее не признают.
Потом она продолжала работать уже на фабрике. У нее из зарплаты вычитали на содержание ребенка в детдоме. А теперь она уже старуха, и ее хотят выписать из Финляндии в Россию. Говорят, что она на самом деле незаконная иммигрантка. Ребенка ей не показывают.
Но она уже не помнит, было это всё или не было.
Ноябрь
Ярославль
Надо ехать в Ярославль на скоростном поезде; где его найти? Ищу вокзал, не знаю, на какой он улице.
Приехал, и сразу: много людей в какой-то большой комнате и на веранде, много столов. Люди едят хлеб, обсыпанный сахарной пудрой. Большие, несуразные белые караваи.
Потом вижу книжный шкаф.
Там одна книга – по виду, какой-то устав, какое-то руководство – напечатана по-армянски, но русскими буквами. Потому что на обложке внизу написано: «Советакан Хайастан» (Советская Армения). В этой книжке лежат фотографии мужчины и женщины – несколько фотографий двух людей. Отдельные, маленькие, как будто отодранные от пропусков.
Второй сон. Котенок
На даче. Второй этаж, входит женщина, про которую я знаю, что это моя любовница и сожительница. Безумно похожа на мою маму – но молодую, когда ей было лет двадцать или двадцать пять. А мне – столько, сколько сейчас. Я знаю, что мы с ней в давней и тяжелой ссоре.
Она входит, очень красивая, ярко одетая, в каком-то нарочитом «народно-греческом» наряде – широкий красный шелковый кушак поверх платья, – и накрашенное смуглым тоном лицо. Зачесанные назад белые волосы. Яркие белые зубы.
Она говорит:
– Я тебя обожаю! (произносит «а! – ба! – жа! – ю!»). Но на даче нет света, и если ты позвонишь в контору и сделаешь, чтоб на даче был свет, я стану обожать тебя еще сильнее! А сейчас я уезжаю, и буду, может быть, завтра, но не знаю точно.
Тут в сером окне – оно серое, потому что дождь идет, – показывается полная блондинка. Она взобралась по лестнице. Лестница прислонена к стене дома. Блондинка заглядывает в комнату, вытянув шею и повернув голову. Похожа на актрису Галину Польских. Короткая белая стрижка-каре.
Мама (то есть первая женщина, но она уже точно мама) видит ее и говорит:
– Боже! Это что? Я не одета!
– Да ты прекрасно одета, – говорю я.
– Не спорь! – говорит она.
Тут во второе окно – комната угловая, и в ней два окна на разные стороны угла, – во второе окно впрыгивает котенок.
Полная блондинка кричит, сунув голову в окно:
– Он хороший! Он мальчик! Он ласковый!
Я беру котенка на руки, показываю маме-любовнице.
Она кричит:
– Выброси его сейчас же!
Я подхожу к окну. Там внизу лежит огромная трехцветная кошка. Имперских цветов – черно-желто- белая.
Я вижу, что тут совсем не высоко, и хочу бросить котенка вниз, к кошке.
Котенок изворачивается, вцепляется мне в рукав и говорит:
– Ни хтю, ни хтю!
То есть «не хочу, не хочу» – тонким детским голосом.
Старик не понимает
Сидит то ли старик, то ли старуха, и не понимает того, что я объясняю. Беспомощная улыбка. Ускользающий взгляд. Жалко.
Изюм и орехи
Мы с Олей ищем, где бы попить кофе. Находим кофейню, там отличный кофе, зато нет никакой еды. Но можно принести с собой. Рядом находим кондитерскую.
Там свежие рулеты с изюмом и орехами. Очень большие.
Я спрашиваю: «Вы можете отрезать половину?» – «Пожалуйста»
Отрезают, кладут в пакет. «С вас четыре тысячи рублей».
Я отказываюсь платить такие деньги, отказываюсь от покупки. Все вокруг меня стыдят. Но я упираюсь – нет, и всё тут. Какой-то джентльмен говорит: «Я возьму, я возьму. А вы странный человек, что не берете».
Я грубо говорю ему, чтобы он отстал.
Мы с Олей выходим. Уже сумерки. Мы идем под строительными лесами. Там почти совсем темно. Кругом раздается стук-звон и сразу стон – это прохожие ударяются лбами о металлические стойки лесов.
Я говорю:
«Нет, сто тридцать пять долларов за половинку рулета – да такого нигде в мире нет».
Мы заходим в какое-то очень дешевое и шумное место.
Я поворачиваюсь в дверях и говорю:
«Давай пойдем еще поищем».
Оля говорит:
«Я устала, я хочу где-то сесть наконец».
Девиз
Молодой человек покупает какую-то висюльку в ларьке. Продавщица говорит: «Девяносто девять». Он кидает в лоток монеты. Продавщица кричит: «Вы что это мне даете?» Смотрю – правда, не десятки, а какие-то кривые медные бляшки. Продавщица возмущается. Он кидает висюльку обратно.
Я смотрю на висюльку – она красивая, треугольная, но неровная, с синей эмалью. Эмалевыми буковками написано «Liberte?, Egalite?, Fraternite?».
Рядом со мной Ира. Она прикладывает эту штучку к уху. Ей нравится. Она покупает.
Запутался
Потерял папку, в ней документы и деньги. Потом соображаю, что не потерял, а мне ее не вернули. Еду в такси.
Вижу, что папки у меня нет. Звоню кому-то и кричу:
– Почему ты мне не отдал папку с документами и деньгами! Меня сейчас таксист высадит из машины!
Таксист останавливает машину и говорит:
– У вас нет денег? Тогда выходите.
Я говорю:
– Да что вы! Я пошутил! Есть у меня деньги, езжайте!
И продолжаю орать по телефону, требовать, чтоб мне вернули папку, потому что там деньги и мне нечем расплатиться с таксистом. Чувствую, что совсем запутался.
Формат
Голоса: «Тебе никто не поверит! Ты не сможешь уложиться в три тысячи знаков!»
Какие-то люди – редакторы, наверное, – сидят за компьютерами. Они все в темно-вишневых
