умолк, как только заметил, что распалившийся собеседник закинул голову и его лицо исказилось конвульсией — признак того, что раздражительность царя достигла высшего накала.
Недовольство Петра Шереметев заслужил вполне: вместо того чтобы сооружать апроши против обветшалой и слабо укрепленной стены, которая, по выражению царя, «только указу дожидается, куды упасть», фельдмаршал распорядился готовить штурм самой мощной стены.
Штурм крепости начался вечером 12 июля. «Сей огненный пир пребывал от вечера даже до другого дни до 9 часов». Описание этого «огненного пира» находим у Петра. В пробитые артиллерией три бреши хлынула пехота. На равелине штурмовавшие захватили пять пушек и тут же повернули их против неприятеля. Положение осажденных стало безвыходным. Один за другим погибли четыре шведских барабанщика, пытавшиеся известить о готовности осажденных приступить к переговорам, — дробь барабанов тонула в грохоте сражения. Лишь трубачу удалось приостановить штурм.
Начались переговоры. Петр, надолго запомнивший поведение шведского короля под Нарвой, противопоставил коварству Карла XII великодушие и рыцарское отношение к побежденным. В условиях капитуляции комендант крепости оговаривал право на беспрепятственный выход из города всего гарнизона с офицерами, знаменами, вооружением. Солдат, офицеров и их семьи он просил снабдить месячным запасом продовольствия. Петр от имени Шереметева резонно ответил коменданту: «Зело удивляется господин фельдмаршал, что такие запросы чинятся от коменданта, когда уже солдаты его величества у них в воротах обретаются, и которые так озлоблены, что едва уняты; но когда ты хотел такой аккорд учинить, то надлежало бы наперед то чинить», то есть до начала штурма. Но в знак высокой оценки мужества осажденных Петр все же разрешил оставить офицерам шпаги, а солдатам треть оружия. Убиравшиеся восвояси солдаты и офицеры с их семьями были снабжены просимым месячным запасом продовольствия, а также и телегами, для вывоза имущества.
Наспех отпраздновав возвращение «праотеческого города» троекратной стрельбой из ружей и пушек, Петр сел на яхту, взял трофейные знамена и штандарты и через Чудское озеро поспешил к Нарве. Насколько туда торопился царь, свидетельствует то, что он вопреки обыкновению отправлять своим друзьям извещения о победе с поля боя послал к ним курьеров только 20 июля, то есть после трехдневного пребывания под Нарвой.
Успех окрылял Петра и в то же время наводил на грустные размышления. Штурм Дерпта стоил русским более 700 убитых и раненых, в то время как потери шведов составляли около 2000 человек. А сколько бы полегло русских при осуществлении плана Шереметева, не окажись он, Петр, под боком? Мало еще было среди русских знающих свое дело специалистов. Приходилось прибегать к услугам иностранцев, среди которых были и добросовестные офицеры, но и они всего лишь наемники. И тот, что руководил технической стороной осадных работ под Дерптом, оказался «человеком добрым, но зело тихим». Однако более всего царя раздражала нераспорядительность Шереметева.
Вслед за Дерптом пала Нарва. Ее осада началась в последних числах мая, но шла вяло: отсутствовала осадная артиллерия. К обстрелу крепости приступили только после того, как были доставлены пушки и мортиры из-под Дерпта и Петербурга. Комендантом Нарвы был тот самый Горн, который командовал гарнизоном крепости в 1700 году. Многое изменилось с тех пор в русской армии, но у Горна, как и у его повелителя Карла XII, представления о ней оставались прежними. Нарвский комендант полагал, что у стен крепости стояла такая же плохо обученная и худо вооруженная русская рать, как и четыре года назад. Когда Горну были предложены почетные условия капитуляции с правом вывода гарнизона, он их отклонил, издевательски напомнив осаждавшим об их прошлом печальном опыте. Гордый и обидный отказ Горна Петр велел прочесть перед войском.
За высокомерие и надменность Горн поплатился дважды. Первый раз царь преподал заносчивому коменданту предметный урок еще в июне. Петр воспользовался советом Меншикова и экипировал несколько русских полков в шведское обмундирование. Они двинулись к Нарве с той стороны, откуда осажденные ожидали помощи от шведского генерала Шлиппенбаха. У стен крепости развернулось инсценированное сражение между «шведами», которыми командовал Петр, и русскими войсками. До Горна доносились звуки артиллерийской и ружейной стрельбы, и он долго разглядывал поле «боя» в подзорную трубу, но подвоха так и не заметил. Видны были синие мундиры солдат и офицеров, желтые и белые штандарты шведской армии. Уверенный в том, что к Нарве подошел долгожданный «сикурс», Горн приказал атаковать русские войска с тыла и тем самым помочь «своим» пробиться к крепости. Вместе с отрядом из гарнизона вышло гражданское население, рассчитывая поживиться всяким добром из русского обоза.
Военная хитрость удалась. Выманенные из крепости шведы были успешно атакованы и понесли значительные потери. Припомним хохот, раздававшийся в шведском лагере и в столицах европейских государств после первой Нарвы. Теперь пришел черед для веселья в русском лагере. Петр бросил крылатую фразу:
— Высокопочтенным господам шведам поставлен зело изрядный нос.
Тщетно и на этот раз искать в письмах царя сведений о его личном участии в этом эпизоде. В двух сохранившихся письмах Петр пишет о случившемся так глухо, что если бы историк не располагал другими источниками, то расшифровать их содержание было бы невозможно: «Что у нас учинилось под Нарвою, какое удивительное дело, о том подлинно уведомитеся от господина адмиралтейца, которой самовидец оному», — писал Петр Тихону Стрешневу. «Я иного не знаю что писать, — делился царь новостью с Кикиным, — точию, что недавно пред сим учинилось, как умных дураки обманули, и, сие рассуждая, не могу больше двух дел выразуметь: первое, что бог вразумил, другое, что пред их очами гора гордости стала, чрез которую не могли сего подлога видеть».
Другой урок комендант Горн получил после успешного окончания 45-минутного штурма Нарвы. Сопротивление шведов было в такой же мере отчаянным, как и бессмысленным. Русские воины, разъяренные высокомерием шведов и тяжкими потерями, ворвавшись в крепость, не щадили никого, и Петр, чтобы прекратить эксцессы, вынужден был обнажить шпагу против собственных солдат. Виновником кровопролития царь считал Горна, который лишь в последний момент схватил барабан и бил в него кулаками, сигнализируя о капитуляции. Но было слишком поздно. Не ты ли всему виноват? — спрашивал Петр у Горна. Не имея надежды на помощь, никакого средства к спасению города, мог ли ты не выставить белый флаг? Потом, вынув шпагу, обагренную кровью, Петр сказал:
«Смотри, это кровь не шведская, а русская. Я своих заколол, чтобы удержать бешенство, до которого ты довел моих солдат своим упрямством». Царь в сердцах нанес бывшему коменданту увесистую пощечину.
Лаконично, без хвастовства Петр известил друзей о победе. Используя игру слов «Нарва» — «нарыв», он написал Кикину: «Инова не могу писать, только что Нарву, которая 4 года нарывала, ныне, славу богу, прорвало, о чем пространнее скажу сам».
Овладев в течение месяца двумя «праотеческими» городами — Дерптом (Юрьевом) и Нарвой (Ругодевом), Петр, казалось, мог бы позволить себе передышку. Но ему не сиделось на месте. Сначала он из Нарвы в середине августа отправился в Дерпт, захватив с собою генералов и министров. Этот вояж носил воспитательно-поучительный характер, где крепостные стены, подкопы и апроши использовались в качестве наглядного пособия. Выполняя обязанности и гида и наставника, царь подробно объяснял слушателям, как происходил под Дерптом «огненный пир». Из Дерпта Петр через Псков и Новгород держит путь на север, куда его влекли два неотложных дела: на Олонецкой верфи надо было присмотреть за строившимися кораблями, а в Петербурге ждали его распоряжений о застройке «Парадиза». Из Петербурга царь мчится в Нарву, чтобы дать там прощальную аудиенцию турецкому послу. Нарву как место церемонии Петр избрал преднамеренно: пусть турецкий посол, осмотрев мощную крепость, сам оценит силу русского оружия. Из Нарвы царь отправляется в Москву. Там он намеревался проводить счастливый для него 1704 год и отпраздновать одержанные победы. В Вышнем Волочке Петр остановился на несколько дней для осмотра Тверцы и Меты, чтобы определить место их соединения. Здесь царь распорядился рыть Вышневолоцкий канал. 14 декабря состоялся торжественный въезд победителей в столицу. Колонну пленных возглавлял генерал-майор Горн, за ним — 159 офицеров. Везли 80 пушек. «Народ смотрел с изумлением и любопытством на пленных шведов, на их оружие, влекомое с презрением, на торжествующих своих соотечественников и начал мириться с нововведениями». Эти слова принадлежат Пушкину.
У Петра было много оснований провожать 1704 год в оптимистическом настроении. Всего четыре зимы отделяли первую Нарву от второй, но как разительно отличались они друг от друга! Тогда русская армия
