Как-то в воскресенье, валяясь в гамаке и размышляя о том, какой Александрия скучный город, Юджин развернул субботний номер чикагской газеты (это был в сущности воскресный номер, так как в воскресенье газета не выходила) и стал от скуки ее просматривать. Газета, как всегда, была исполнена для него неотразимого интереса, чудеса большого города притягивали его, точно магнит. Вот большой отель, который кто-то собирается выстроить; вот портрет знаменитого пианиста, приезжающего в Чикаго на гастроли; дальше — рецензия на новую комедию; описание романтического уголка на Гусином острове, раскинувшемся посредине реки Чикаго, — старые баржи служили здесь жилищем, и между ними вперевалку бродили гуси. Внимание Юджина привлекла заметка о человеке, провалившемся в угольный люк на Южной Холстед-стрит. Это произошло в доме номер шесть тысяч двести с чем-то, — он и не представлял себе, что существуют такие длинные улицы. Какой это, должно быть, гигантский город. Мысль о мчащихся по мостовым вагонах конки, о толпах народа, о поездах до боли взволновала его, как манящий призыв.
Это чудо, эта красота, вся эта жизнь неотразимо влекли его к себе.
«Уеду в Чикаго!» — мысленно решил он и поднялся.
Вот перед ним родной дом, уютный, тихий. А в нем — мать, отец, Миртл. Но он уедет. Ничто не мешает ему вернуться обратно, если он захочет.
«Конечно, я могу вернуться», — произнес он про себя.
Словно движимый какой-то неодолимой силой, Юджин вошел в дом, поднялся к себе и достал маленький саквояж. Он сложил туда вещи, которые могли понадобиться ему в первую очередь. В кармане у него было девять долларов — с некоторых пор он копил деньги. Он спустился вниз и остановился в дверях гостиной.
— Что случилось? — спросила мать, глядя на его серьезное лицо, говорившее о внутренней борьбе.
— Я еду в Чикаго, — сказал он.
— Когда? — спросила она пораженная, не зная, что и думать.
— Сегодня, — ответил он.
— Не может быть! Ты шутишь! — воскликнула мать.
Она недоверчиво улыбалась. Конечно, это только мальчишеская выходка, не больше.
— Я еду сегодня же, — сказал он. — И хочу поспеть к четырехчасовому поезду.
Теперь на лице матери появилась тревога.
— Быть не может, — повторила она.
— Ведь я в любое время могу вернуться, если захочу, — сказал Юджин. — Пора мне поискать себе другое занятие.
Вошел отец. У него была маленькая мастерская в сарае, где он иногда чистил машины и чинил фургоны. Он все утро копался там.
— Что случилось? — спросил он, увидев их взволнованные лица.
— Юджин уезжает в Чикаго.
— Это когда же? — иронически спросил отец.
— Сегодня. Он говорит, что едет сейчас.
— Ты это, надеюсь, не всерьез? — сказал пораженный Витла. Он ушам своим не верил. — Что это тебе загорелось? Такой шаг надо хорошенько обдумать! На какие же средства ты будешь там жить?
— Проживу как-нибудь, — сказал Юджин. — Я еду. Хватит с меня Александрии. Я хочу выбраться отсюда.
— Ну что ж, — сказал отец, веривший в инициативу. Оказывается, он плохо знал своего сына. — Ты уложил чемодан?
— Нет, пусть мама вышлет мне вещи.
— Не уезжай сегодня, — стала упрашивать миссис Витла. — Подожди, Юджин, пока у тебя будет хоть что-нибудь на примете. Это слишком серьезный шаг. Подожди до завтра.
— Я поеду сегодня, мама. — Он обнял ее одной рукой. — Мамочка!..
Он был уже сейчас выше ее ростом и продолжал расти.
— Хорошо, Юджин, — тихо сказала она. — Но напрасно ты уезжаешь.
Ее мальчик покидал ее — сердце матери обливалось кровью.
— Я всегда могу вернуться. Ведь это всего лишь сотня миль.
— Что ж, поезжай, — сказала она наконец, стараясь держаться бодро. — Я уложу твой саквояж.
— Я уже все уложил.
Она пошла проверить.
— Ну что ж, скоро пора ехать, — сказал Витла, думавший, что Юджин еще колеблется. — Очень жаль. Хотя это, разумеется, пойдет тебе на пользу. Во всяком случае ты знаешь, что здесь тебе всегда будут рады.
— Знаю, — сказал Юджин.
Они отправились к поезду все вместе — Юджин, отец и Миртл. Мать не пошла с ними. Она осталась дома плакать.
По дороге на вокзал они зашли к Сильвии.
— Что ты, Юджин! — воскликнула она. — Что за странная фантазия! Не надо ехать!
— Он твердо решил, — сказал Витла.
Наконец Юджин вырывался на свободу. Любовь, семья, все близкое, родное крепко держало его в своих объятиях, и с каждым шагом он словно рвал эти узы. Они добрались до вокзала. Подошел поезд. Отец ласково и крепко пожал сыну руку.
— Будь молодцом, — сказал он и судорожно глотнул.
Миртл поцеловала брата.
— Какой ты чудила, Юджин! Пиши мне.
— Ладно.
Он поднялся в вагон. Прозвонил звонок, и поезд тронулся. Юджин смотрел на знакомые места, и боль, настоящая боль сжала его сердце… Стелла, мать, отец, Миртл, их милый домик… Все это уходило из его жизни.
— Гм-м! — чуть ли не застонал он, прочищая горло. — Черт побери!
Он откинулся на спинку скамьи и заставил себя ни о чем не думать. Он должен пробить себе дорогу. Это и есть жизнь. И это должно быть его целью. Он добьется своего.
ГЛАВА IV
Чикаго — кто его опишет! Кто опишет этот гигантский муравейник, выросший словно по мановению жезла на гнилых болотах приозерья! На целые мили протянулись мрачные домишки, на целые мили ушли вперед улицы с торцовыми мостовыми, газовыми фонарями, водопроводными магистралями и пустынными деревянными тротуарами, по которым скоро заснуют толпы прохожих. Стук сотен тысяч молотков, звонкие удары зубил в руках каменщиков! Длинные, смыкающиеся вдали ряды телеграфных мачт; тысячи и тысячи стоящих вразброс, словно часовые, домиков, заводов, устремленных ввысь фабричных труб, и среди них вдруг одинокая невзрачная церковка, смиренно приткнувшаяся на голом пустыре. Нетронутая целина прерии с выгоревшей на солнце травой. Широкие железнодорожные насыпи, по которым ползут стальные пути — десять, пятнадцать, двадцать, тридцать в ряд, — унизанные, словно бусинками, тысячами и тысячами грязных вагонов. Громыхающие паровозы, бегущие поезда, люди у переездов — пешеходы, возчики, кучера, подводы с пивом, платформы с углем, кирпичом, камнем, песком — зрелище новой, неприкрашенной, неукротимой жизни!
По мере приближения к Чикаго Юджин начинал все больше и больше понимать существо и значение огромного города. Какими невнятными казались ему теперь слабые газетные отголоски по сравнению с этой яркой, красноречивой, полнокровной жизнью! Перед ним раскрывался новый мир — мощный, влекущий, совсем особенный. Когда поезд стал подъезжать к городу, внимание юноши привлекла красивая пригородная станция — такой он еще никогда не видел. Никогда не приходилось ему видеть и такого
