— Стащил с барки на реке. Время от времени я это проделываю и уже собрал неплохой погребок.
— Что ж, во всяком случае, мы ничего не потеряли. Выпьем за это.
— Согласен. Только вот что я сейчас думаю… Знаешь, ты неплохой актер.
— Спасибо. Ты тоже неплохо сыграл свою роль.
— Допустим — пока только допустим, — что ты будешь странствовать по свету. Каждый раз все дальше и дальше отсюда. Ты будешь выбирать деревеньки на континенте и на островах. Причем такие, где живут состоятельные люди и наблюдается отсутствие своих, местных героев.
— Так-так…
— Ты им показываешь свое удостоверение драконоборца и описываешь свои подвиги. Потом возвращаешься со списком мест. И картами.
— Продолжай.
— Попутно ты выбираешь подходящие места для мелких, безобидных краж и хорошие места для проведения боя…
— Тебе еще налить?
— Сделай одолжение.
— Держи.
— Ты появляешься в нужный момент и за умеренную плату…
— Шестьдесят процентов мне, сорок — тебе.
— Именно так я предполагал. Только наоборот.
— Пятьдесят пять и сорок пять?
— Идет. Выпьем!
— Твое здоровье! Нам не стоит торговаться.
— Вот теперь я понимаю, почему мне снилось, что я сражаюсь с бесчисленным количеством рыцарей и каждый из них имел твое лицо. Георгий, а ведь ты, ко всему прочему, еще и прославишься.
С. П. СОМТОУ
Суп из плавника дракона
В самом сердце бангкокского Чайна-тауна, в районе Яоварай, есть ресторанчик под названием «Кафе „Радуга“», в котором каждую среду подается особое горячее блюдо, значащееся в меню как «суп из плавника дракона». Малоизвестное, несмотря на свое почти вековое существование, кафе в начале девяностых постиг краткий роман со славой — после статьи в «Бангкок пост», превозносящей особенности заведения. Статью написал загадочный Йенг-Анг Талай, об истинной личности которого приходилось лишь догадываться. Только я и несколько близких друзей знали, что Йенг-Анг на самом деле — американец из Честертона по имени Боб Холидей, бывший пианист, книжный обозреватель и критик «Вашингтон пост», бежавший от обыденного безумия западного мира в куда более фантастическое, передовое безумие Востока. И только в Бангкоке, незаконнорожденном отпрыске феодализма и футуризма, Боб наконец получил возможность быть самим собой, хотя каков он на самом деле, видимо, знал лишь он сам.
Но мы говорим о супе из плавника дракона.
Наверное, стоит процитировать соответствующий отрывок статьи Йенг-Анга:
«Наваристый! Ароматный! Нежный! Острый! Совершенный! Запредельный! Вот лишь немногие определения, которые ваш язвительный ведущий рубрики о вкусной и здоровой пище слышал от клиентов „Кафе „Радуга““ в Яоварае, воспевающих загадочное блюдо, известное как суп из драконьего плавника, готовящееся только по средам. В прошлую среду вашему покорному слуге довелось его отведать. Найти ресторанчик чрезвычайно трудно, поскольку он находится на третьем этаже единственного здания, пережившего бунты сорок пятого года в Чайна-тауне. Вывески у него нет, ни на английском, ни на тайском, а так как я не читаю по-китайски, не могу сказать, существует ли вывеска хотя бы на этом языке. Однако по средам в обеденное время множество солидных служебных „мерседесов“ и „БМВ“ стоят здесь, на узкой улочке, в два ряда, и десятки облаченных в униформу водителей дожидаются своих пассажиров, осторожно прислонившись к машинам. Так вот, не разобравшись с поспешно нацарапанным планом, который получил по факсу от приятеля, служащего в Министерстве образования, я решил направиться туда, куда приведет меня череда роскошных машин… и мой собственный нюх. Дорожка становилась все уже и запущеннее. И вдруг, внезапно, завернув за угол, я обнаружил, что оказался в хвосте длинной очереди отлично одетых людей, крохотными шажками, гуськом поднимающихся по шаткой деревянной лестнице к маленькому, лишенному кондиционеров и определенно непритязательному ресторану. Я все равно что вернулся в прошлое на машине времени. Передо мной был не тот Бангкок, который мы все знаем, Бангкок сумасшедших дорожных пробок, разнообразнейших сексуальных ориентации, радужных небоскребов и затхлых каналов. Люди в очереди ждали терпеливо; когда же я наконец ступил внутрь, то обнаружил, что в ресторане тихо и божественно возвышенно, как в буддистском храме. Старики с бородами до самого пола играли в маджонг; женщина в чонсаме[26] проводила меня к столику под единственным потолочным вентилятором; в меню не было ни слова по-тайски или по-английски. Тем не менее, без каких- либо заказов с моей стороны, мне вскоре подали дымящуюся миску со знаменитым супом и чашку обжигающего хризантемового чая.
Сначала я ощутил лишь горечь блюда и подумал, не мистификация ли вся его слава, или же мне, как единственному наивному бледнолицему новичку в комнате, предложили миску разогретого в микроволновке робитуссина[27]. Но внезапно мне открылось, что горечь супа — это своего рода покров или фильтр, сквозь который можно наслаждаться истинным вкусом, слишком ошеломляющим, чтобы воспринимать его напрямую… нечто вроде темных очков, которые надеваешь, глядя на солнце. Что же до самого вкуса — его действительно невозможно описать. Поначалу я решил, что ем один из вариантов всем известных акульих плавников, возможно замаринованных в каком-то старом вине. Но суп содержал и едва уловимый привкус китайского деликатеса — ласточкиных гнезд, которые, как известно, селящиеся среди скал птахи лепят с помощью собственной слюны. Еще я ощутил холодок в конечностях и суставах, этакое покалывание, знакомое тем, кто пробовал фугу — изворотливую и дорогостоящую японскую рыбу, которая, будучи неправильно приготовленной, в считаные минуты вызывает паралич и смерть. Вкус супа напоминал все эти блюда — и ни одно из них, и я обнаружил, что впервые в жизни мой острый язык смущен, озадачен и поставлен в тупик. Я осведомился у симпатичной длинноволосой официантки в чонсаме, не может ли она ответить мне на несколько вопросов, касающихся блюда; она сказала: „Конечно, если только мне не придется называть какие-либо ингредиенты, ибо рецепт супа — древний фамильный секрет“. Она говорила на таком старомодном и грамматически замысловатом тайском, словно никогда не смотрела телевизор, не слушала поп-музыку, не проводила время ни в одной из бесчисленных городских кофеен. Заметив мое удивление, девушка перешла на английский: „Видите ли, тайский не мой родной язык; мне гораздо проще изъясняться по-английски“.
— Беркли? — поинтересовался я, уловив в ее речи намек на северокалифорнийский акцент.
