рассказывать, как горожане приспосабливаются к такой жизни. Травы, что растут на спине Гриауля, и омертвевшие чешуйки считаются лекарствами и вроде бы обладают колдовской силой. Кроме того, различные коллекционеры интересуются предметами быта предыдущих поколений хэнггаунцев.
— А еще существуют добытчики чешуи, — докончила Джаркс с нескрываемым отвращением. — Генри Сихи из Порт-Шантея платит им хорошие деньги за живые чешуйки, и многие соблазняются, хоть и боятся, что это накличет на них беду. — Она прошла несколько шагов в молчании, потом прибавила: — Но есть и такие, кто живет тут совсем по другим причинам.
Лобный рог над глазами Гриауля был изогнут у основания, как у нарвала, и отклонялся назад, к крыльям. Джаркс пропустила веревки сквозь ушки вбитых в рог стержней, обвязала Мерика и обвязалась сама. Велев ему подождать, она спрыгнула с века. Мгновение спустя Каттанэй услышал ее голос. Когда он спускался, у него снова закружилась голова. Он разглядел далеко внизу когтистую лапу, заметил мшистые клыки, выступающие из-под невероятно длинной верхней челюсти, ударился о нее и беспомощно затрепыхался в воздухе. Джаркс поспешила ему на помощь и усадила на край нижнего века.
— Черт! — воскликнула она, топая ногой.
Трехфунтовая долька соседней чешуйки соскользнула с места. Мерик присмотрелся повнимательнее: внешне ее было не отличить от остальных, однако между ней и шкурой дракона виднелась тонюсенькая щель. Джаркс брезгливо толкала ее до тех пор, пока она не оказалась вне пределов досягаемости.
— Мы называем их хлопьями, — объяснила она в ответ на вопрос Мерика. — Какие-то насекомые. Суют под чешую свои хоботки и высасывают кровь. Видишь? — Она показала на стаю птиц, паривших рядом с боком Гриауля. Те внезапно разлетелись в стороны, и золотая блестка оторвалась от тела дракона и понеслась в долину. — Птицы охотятся на них, разрывают и съедают внутренности. — Джаркс подсела к нему, помолчала и спросила: — Ты и впрямь сможешь это сделать?
— Что? Убить дракона?
Она кивнула.
— Разумеется, — проговорил он и не удержался, чтобы не приврать: — Я разрабатывал свой способ много лет.
— Но если вся краска будет у него на голове, как ты доставишь ее туда, куда нужно?
— Очень просто: по трубам.
— Ты умный парень, — проговорила Джаркс и кивнула снова. Видя, что Мерик польщен и собирается ее поблагодарить, она добавила: — Но из того ничего не следует. Быть умным — невелика заслуга, все равно что быть высоким.
Она отвернулась, и разговор оборвался.
Мерик уже устал удивляться, но не мог не восхититься драконьим глазом. По его прикидкам, тот был футов семьдесят в длину и пятьдесят в высоту; его прикрывала полупрозрачная мембрана, начисто лишенная даже намека на мох или лишайник. Она посверкивала в лучах закатного солнца, а за ней угадывались иные цвета. Солнце опускалось все ниже, и мембрана начала подрагивать, а потом разошлась точно посредине. С неторопливостью театрального занавеса ее половинки раздвинулись, и из-за них выглянул огромный зрачок. При мысли о том, что Гриауль видит его, Мерик пришел в ужас и вскочил на ноги, но Джаркс остановила художника.
— Стой и смотри, — велела она.
Впрочем, он и без того не способен был шевельнуться. Глаз дракона зачаровывал. Зрачок был узким и густо-черным, а вот радужная оболочка… Каттанэй никогда раньше не видел столь ослепительных оттенков голубого, алого и золотого. Те блики, которые он сперва принял за отблески заката, были на деле своего рода фотическими реакциями. Кольца света зарождались где-то в глубине зрачка, расширялись, затопляли радужную и гасли, чтобы уступить место следующим. Мерик ощущал тяжесть драконьего взора, в котором таились неизмеримо древние мысли, и, словно вняв неслышному призыву, в его сознание хлынули воспоминания, неожиданно яркие и отчетливые…
Лишь с наступлением сумерек Катганэй сообразил, что глаз закрылся. Его рот был разинут в безмолвном крике, глаза слезились от напряжения, язык словно приклеился к нёбу. Джаркс неподвижно сидела в тени.
— По… — Он судорожно сглотнул. — Поэтому ты живешь здесь, верно?
— Отчасти, — ответила она. — Я вижу в нем то, что происходит, то, что нужно изучать.
Она встала, подошла к краю века и сплюнула. Долина внизу выглядела серой и неправдоподобной, холмы едва проступали из надвигающейся тьмы.
— Я видела там тебя, — сказала Джаркс.
Неделю спустя, потратив много времени на исследования и разговоры, они возвратились в Теочинте. Отцы города встретили Мерика в ратуше, сообщили ему, что его план одобрен, вручили художнику сундук с пятьюстами унциями серебра и заявили, что все общественные запасы — в его распоряжении. Они предложили повозку и сопровождающих, чтобы доставить сундук в Регенсбург, и справились, нет ли такой работы, какую можно было бы начать в его, Катганэя, отсутствие.
Мерик взвесил на ладони серебряный слиток. Вот оно, желанное богатство, — два, а может статься, и три года свободного труда безо всяких заказов. Но как все переменилось за одну-единственную неделю! Он посмотрел на Джаркс. Та глядела в окно, явно оставляя решение за ним. Он положил слиток обратно в сундук и прикрыл крышку.
— Вам придется посылать другого, — сказал он.
Отцы города недоуменно переглянулись, а Мерик засмеялся — он хохотал над тем, как легко отринул свои мечты и ожидания.
«С первого посещения мною долины прошло одиннадцать лет, а с той поры, как началась раскраска, — двенадцать. Я был потрясен происшедшими изменениями. Множество холмов лишилось растительности и превратилось в бурые кочки, диких животных не было и следа. Но сильнее всего изменился, конечно же, сам Гриауль. Спину его заслоняли подмости, по боку, словно пауки, ползали мастеровые, все чешуйки были либо окрашены, либо загрунтованы. В башне, которая вздымалась к глазу дракона, было полным-полно народу, а по ночам кальцинаторы и чаны на его голове выбрасывали в небо языки пламени, и казалось, что в небесах нежданно-негаданно возник еще один город. Внизу же появился и разрастался на глазах поселок, среди жителей которого, помимо рабочих, были проститутки, игроки, различного рода бездельники и солдаты. Умопомрачительная стоимость проекта вынудила власти Теочинте создать регулярное воинское подразделение, которое совершало набеги на соседние земли, чтобы хоть как-то возместить колоссальные расходы. На бойнях ожидали своей очереди быть переработанными в масла и красители стада испуганного домашнего скота. По улицам громыхали повозки с рудами и растительными продуктами. Я сам привез в Теочинте корни марены: они дают чудесный розовый оттенок.
Договориться с Каттанэем о встрече было не так-то просто. Рисовать он не рисовал, но в его кабинете сутки напролет толпились инженеры и мастеровые, и он советовался с ними или занимался чем- либо не менее важным. Когда мы наконец встретились, я обнаружил, что, подобно Гриаулю, он переменился коренным образом. Его волосы поседели, лоб избороздили морщины, а правое плечо уродовала шишка — результат неудачного падения. Он развеселился, узнав, что я хочу приобрести картину, то есть купить раскрашенные чешуйки после смерти Гриауля, и, как мне кажется, не принял меня всерьез. Но женщина по имени Джарке, его постоянная спутница, сообщила Катганэю, что на меня можно положиться и что я уже приобрел несколько костей, зубы и даже грязь из-под брюха Гриауля. Последнюю я, признаться, продал как обладающую магическими свойствами.
— Что ж, — сказал Каттанэй, — пожалуй, кто-то должен ими владеть.
Он пригласил меня наружу, мы вышли и стали рассматривать картину.
— Вы сохраните их вместе? — спросил он.
— Да, — ответил я.
— Если вы дадите мне письменное обещание, — сказал он, — они ваши.
Я приготовился к долгим препирательствам из-за цены, а потому пришел в известное замешательство, но еще больше меня смутили его следующие слова.
— Вы полагаете, в этом есть толк? — поинтересовался он.
