В горле взревел огонь. На миг я закрыл рот, собирая пламя на языке, а потом разинул пасть, собираясь дыхнуть на мачеху.
Она выставила вперед волшебную палочку и загородилась ею от меня.
— Нет! — вскричала она. — Нет! — И снова трижды коснулась меня серебряной палочкой. — Да превратится противостояние в повиновение! Перри, теперь ты принадлежишь мне, мне! Впредь будешь выполнять мои приказания. Нельзя причинять мне вред!
Я ощутил сковавшие меня невидимые цепи, которые стальным капканом стиснули волю. Пришлось проглотить собственный огонь.
— Поручаю тебе исполнить вот что. Охраняй дерево. — Она махнула рукой вниз по направлению к побережью, где раскинул могучие ветви древний дуб. Дерево было таким старым и жило здесь так долго, что море подточило утес, на котором оно выросло; несколько корней свисали с низкого обрыва и тянулись к крохотному полумесяцу пляжа под ним. — Будешь жить здесь. Смотри, чтобы никто не смел приблизиться к дубу, и убивай каждого, кто дерзнет. Вот так, мой добрый, благородный Перри.
И мачеха потрепала меня по голове.
Как же мне хотелось обжечь ей руку! Только она не пострадала, несмотря на то что тело мое изнутри дышало жаром.
— Что касается тебя, Мазери, то и тебя я не ожидала увидеть такой. Я думала, что ты превратишься в кошечку и я смогу взять тебя домой. Но теперь ты не сможешь стать моим домашним питомцем, так что отправляйся восвояси. Перри, кинь ее в море.
Я с трудом мог осознать, в кого превратился, тем более едва уразумел, что вот эта огромная рыба — моя сестра. При этом я не должен был ничего понимать, кроме приказаний мачехи. Я протянул к ней лапу и впервые увидел свою драконью конечность: пальцы стали длиной с прежнюю мою руку и заканчивались похожими на темные драгоценные камни когтями; чешуйчатую ладонь покрывали линии сгибов. Я осторожно коснулся сестрицы, моя чешуя легла на ее серебристые чешуйки, и я поднял ее настолько бережно, насколько смог, ведь, выполняя приказы мачехи, я все равно мог рассчитывать силу. Я поднес сестру к самому обрыву и забросил в море так далеко, как только смог. Наверное, теперь она может дышать в воде и умеет плавать.
Затем я отвернулся от мачехи и по ведущей вниз с утеса к морю тропе побрел на своих четырех лапах к дубу, который она велела мне охранять. Сзади за мной волочился остроконечный хвост.
Мачеха рассмеялась.
— Хороший мальчик! — крикнула она.
Я даже не обернулся.
Я расположился у подножия дерева, обвив толстый ствол новым, длинным телом. Дуб спел мне успокаивающую приветственную песнь, и хотя слов я не понял, но общий настрой оценил.
Сверху доносился какой-то запах. Я чуял: пахнет корицей. Где-то в кроне дерева пряталось нечто принадлежащее мачехе.
Землю вокруг дуба усыпали желуди. В бытность мальчиком я их не ел, но теперь я так проголодался, что решил попробовать. Я набрал целую пасть маленьких твердых плодов и сразу понял, что для драконьих зубов такая пища не годится, но все же один разгрыз. Во рту стало горько. Из горла пыхнуло пламя и изжарило желуди прямо на языке, и тогда — ах! — тогда они распались на две половинки и стали гораздо вкуснее: немного напоминали овсянку и печеные каштаны. Много я собрал желудей, поджарил и съел, а потом снова свернулся у подножия дерева.
Ночь выдалась стылая, но холода я не чувствовал, а понял это потому, что с каждым выдохом из ноздрей вырывался пар. Я заснул еще до восхода луны.
Наутро я почувствовал, что окоченел от холода — не потому, что замерз, скорее, тело мое начало превращаться в камень. Я принялся разминать мышцы, которые самому мне были незнакомы. Сколько у меня ребер? И вот хвост, например, работает, но как это происходит? Как я могу заставить его шевелиться? Больше ли у меня теперь суставов в пальцах? Как вышло так, что мышцы вокруг носа заставляют шевелиться новые для меня усы? Пока я двигался и потягивался, на опушке леса показались люди.
— Эй! — окрикнул я их. Кто это там? Сын пекаря Фон? И дочь мельника Кики? — Фон, Кики! — позвал я. — Э-ге-гей!
Только из горла у меня вместо слов вырвались столб пламени и рычание.
Фон и Кики взвизгнули и убежали.
Бог ты мой!
Но я, по крайней мере, согрелся. Я потянулся, пошевелился и пыхнул пламенем. В животе стало тепло, и все мышцы заработали, словно заново смазанные.
В утробе моей урчало, из пасти вырывались маленькие языки пламени. Я поискал на земле желуди и понял, что вчера вечером съел почти все. Пришлось отправиться на поиски пищи.
Рядом с дубом был невысокий утес, нависший прямо над океаном. Всего лишь в десяти футах внизу о его подножие бились волны. Там было очень мелко и совсем нечего есть. Пришлось наведаться в лес.
Там тоже росли дубы. Я покинул свой пост и неторопливо побрел туда. Набрал целую пасть желудей, поджарил, разгрыз и проглотил. Когда я подошел к кусту, из-под него выскочил заяц, а я от удивления разинул пасть и полыхнул огнем. Ох, как хорош аромат жареной зайчатины! Очень аппетитный. Я подбежал к готовому блюду и тут же его умял. Пойман, убит, приготовлен одним махом! Хоть одна из новых способностей меня порадовала. Я хотел еще поохотиться, но урчание в животе успокоилось, и дерево призвало меня назад.
Я свернулся кольцом вокруг дуба и лежал, глядя на море.
Вот она, моя нынешняя жизнь: вечно лежать у дерева. И уходить лишь тогда, когда допекает сильный голод. Причем чем дальше от дуба я уходил, тем хуже себя чувствовал. Иногда, во время высокого прилива, я свешивался вниз и мне удавалось поймать неосторожную рыбину; порой я дышал на воду до тех пор, пока рыбы не всплывали, и тогда поймать их было просто.
Когда я провел в облике дракона четыре дня, на берегу появилась Мазери.
Она подплыла к берегу. Раньше таких больших рыб возле утеса я не видел. Сначала, приметив в мерцающем сполохе под водой крупную добычу, я встрепенулся: мою утробу вечно терзал голод и я всегда был готов снова поесть. Потом я учуял сестрицу и стал ждать. Во время неусыпного бдения у дерева я то и дело думал о ней, задаваясь вопросом: пережила ли она превращение, последующий полет и соударение с бурным морем?
Она подплыла совсем близко и выбросилась на сушу. Тревожно наблюдал я за ней и недоумевал: не хочет ли она покончить жизнь самоубийством прямо у меня на глазах и не нужно ли мне поспешить вниз и спихнуть ее обратно в воду? Но тут запах сестры изменился, и сама она тоже. Мазери вновь обернулась человеком и голая, дрожащая, со спутанными волосами, лежала на полумесяце маленького пляжа. Она судорожно вздохнула и села, потом встала. Повернулась ко мне и, пошатываясь, попятилась назад.
— Братец? — шепотом спросила она.
«Мазери», — мысленно позвал я сестру. Говорить я не отважился, потому что помнил, как при попытке заговорить с Фоном и Кики я лишь напугал их огнем.
— Это в самом деле ты? — Она медленно двинулась вперед. — Брат?
Я понурился и отвел взгляд. После обращения в дракона я не задумывался о своей внешности, а лишь знакомился с новым телом и размышлял, как бы снова обернуться человеком. Хотя стоит ли становиться самим собой теперь, когда мачеха так открыто меня ненавидит? Отца месяцами нет дома. К чему возвращаться? В деревне мы с Мазери подружились с несколькими ребятами и порой тайком удирали поиграть с ними, когда мачеха склонялась над книгами заклинаний. И что же? Я попытался поздороваться с ними, и чем это закончилось… Мне оставалось лишь сторожить дерево и охотиться.
— Братец, — позвала Мазери. Она встала у подножия обрыва и протянула ко мне руки. — Подними меня.
Как ты отважна, сестрица, что не боишься оказаться лицом к лицу с драконом! Я протянул к ней лапы, взял за талию, поднял и поставил на землю.
— Ох! — сказала она. — Теперь ты дракон.
И она прислонилась к моему боку.
