себя и всякий хлам и вещи неимоверно высокой ценности.
Шерлок Холмс подошел к письменному столу, открыл его отмычкой и стал просматривать лежавшие в нем письма; по-видимому, некоторые из них представили для него известный интерес, так как он отобрал их и спрятал в бумажник
— Ну теперь пойдем! — сказал он, наконец, вставая, — а то явится полиция и по всему свету раструбит, что мы были здесь!
— Плохо же вы меня знаете! — вдруг раздался чей-то голос и из камина, весь вымазанный сажей, вылез полицейский инспектор Снаттербокс. — Я давно уже просмотрел эти бумаги, раньше вас, м-р Холмс. Но скажите на милость, на что вам эти любовные письма? Ведь это все одни только любовные письма! На что они вам?
— Отчего же мне не поинтересоваться и любовными письмами, в особенности такими оригинальными, как эти!
— Гм! А ведь подруга этого господина, кажется, дорого продавала свою любовь!
— Без сомнения! — возразил сыщик.
— Хотел бы я только знать, для какой цели человек, имеющий у себя в квартире такую роскошь, приходит в жалкий трактир в Попларе? — заметил Снаттербокс, пытливо глядя в глаза сыщика.
— Да, я тоже хотел бы это знать! — с невозмутимым спокойствием ответил Холмс.
— Да вы посмотрите только на эти богатства! — продолжал Снаттербокс и подошел к большой старинной картине. — Одна эта Мадонна представляет собою целое состояние; я — знаток в этих вещах!
— Совершенно верно! — согласился сыщик, — она тоже висела в церкви.
Снаттербокс даже присел.
— Как в церкви? Разве церкви устраивают у себя продажу картин?
— Нет! Но они не могут помешать тому, что воры их иногда крадут.
— Значит, вы считаете м-ра Смитсона вором? Ах вот оно что? Я начинаю понимать!
— Понимаете, да только не совсем! Дело в том, что Смитсон — не вор.
— Черт возьми! Что же вы меня морочите? Вы говорите, что эта Мадонна украдена?
— Да, украдена, точно так же, как и вот эта бронзовая статуя борца, которая, как вы, может быть, помните, пропала из Академии Художеств месяц назад.
Снаттербокс вдруг разозлился.
— Но это я разыскал м-ра Смитсона! Прошу, не забывайте, что я разыскал этого наглого вора!
— Милейший, м-р Снаттербокс! Повторяю, он вовсе не вор! Человек, которого вы доставили в полицейскую больницу совсем ничтожный, хотя, правда, несколько сомнительный субъект.
— Но ведь вы же сами заявили, что все вещи в квартире этого человека краденые; почему же самый квартирант — не вор?
— Да ведь это ясно из тех любовных писем.
— М-р Холмс! Не издевайтесь надо мной! Я готов сто лет жариться у чертей в аду, но всегда буду говорить, что вы самый великий сыщик на всем свете, только объясните мне в чем дело, прошу вас, умоляю!
Шерлок Холмс достал одно из писем и прочел его вслух:
«Сегодня я готова тебя принять. Но ты знаешь, поцелуи мои дороги. Я готова быть сладострастной Венерой, только не скупись, не жадничай, как последний раз; я хочу, чтобы ты знал, чего я стою! Жду тебя к девяти часам вечера.
— И на основании дрянного любовного письма вы делаете заключение, что этот человек — не вор? — воскликнул Снаттербокс.
— Вы все еще говорите о любовных письмах! — ответил Шерлок Холмс. — Да разве вы не видите, милейший господин инспектор, что это вовсе не любовное письмо?
— Ну, уж извините! Эта Амелия пишет о поцелуях, о том, что она — Венера и, черт знает, что еще, а вы сомневаетесь…
— Ну не буду вас более мучить. Дело вот в чем: во-первых, письмо написано вовсе не женщиной, а мужчиной, хотя он, видимо, старался подделать свой почерк под дамский; во-вторых, письмо шифрованное. Отправитель, всякий раз, предлагая Смитсону какой-нибудь новый предмет для продажи, скрывал свои предложения под формою любовного письма, чтобы на всякий случай, — даже если бы письмо попало в неверные руки, — не могло послужить против него уликой. Таким образом, в переводе письмо означает следующее:
«На этот раз я украл Венеру, но она очень дорога. Я не хочу, чтобы ты торговался так же, как последний раз. Принеси достаточно денег».
И инспектор, и Гарри Тэксон онемели от удивления.
— Так как некоторые из этих писем, — продолжал Холмс, — носят штемпель замка Мирамаре, ясно, что вор, которого я пока не знаю, по крайней мере, некоторое время жил там. Очевидно, человек этот узнал, что Смитсон, который покупал и продавал все, — даже тайны — предложил нам свои услуги и за двести фунтов взялся сделать какие-то важные сообщения: это совершенно не входило в расчеты неизвестного, и он, не долго думая, отравил Смитсона. Все дальнейшее мы узнаем в замке Мирамаре.
С этими словами Холмс повернулся и вышел. Гарри за ним. Снаттербокс поспешно записал в своей книжке: «Замок Мирамаре».
Когда сыщик и его ученик уже вышли из подъезда на улицу, Гарри сказал:
— Зачем вы сказали название замка инспектору? Теперь мы можем быть уверены, что он моментально помчится туда!
Холмс улыбнулся.
— Тем лучше. Дело в том, что замок называется «Юнона», а Мирамаре лежит от него на расстоянии целых восьми часов.
Глава III
Замок на Темзе
Замок «Юнона» стоял на берегу Темзы, живописно возвышаясь на высоком, скалистом берегу, о который с шумом ударялись волны реки. Он был построен, по крайней мере, лет сто назад, несколько раз перестраивался и таким образом сделался со временем роскошным и красивым дворцом.
До ближайшего города отсюда было миль семь-восемь; больших деревень тоже по близости не имелось.
Единственными обитателями этой тихой местности являлись рыбаки, бедные домики которых, точно собравшись в кучку, теснились у самого берега.
Когда Шерлок Холмс и Гарри приблизились к замку, они издали увидали большую белую вывеску с надписью:
«Замок продается. Справки у управляющего и нотариуса лорда Сеймура».
Холмс подошел к одной из боковых дверей замка, имевшую дощечку с надписью «кастелян» и позвонил.
Довольно долго пришлось ждать, прежде чем послышались чьи-то тяжелые шаги, и дверь открыл седой кастелян с типичной, бритой лакейской физиономией.
— Что вам угодно?
— Мне хотелось бы осмотреть замок, так как я собираюсь его купить! — ответил Холмс.
