Всех интересовало, зачем огромному офицеру в парадной форме понадобилось приезжать на огромной лошади в грязный подвал на грязной улице.
— Это просто смешно, — тихо запротестовала она. — Люди смотрят.
— Я знаю, — печально согласился Вивиан. — Если я войду в дом, они уйдут, а если не уйдут, вы, по крайней мере, их не будете видеть.
Капитуляция была неизбежна, он знал это.
— Вы не сможете оставить Оскара во дворе, — вяло сказала она.
— Я дам этим оборванцам полкроны, чтобы они подержали его. У вас есть яблоки?
— Да, — как во сне ответила она. — Но полкроны — это слишком много для мальчишки. Хватит и яблок.
Он ослепительно улыбнулся.
— Яблоки — для Оскара. За одно он продаст душу. За два — позволит какому-нибудь мальчишке подержать его.
Плохо соображая, что делает, она взяла из чаши несколько яблок и дала ему. Толпе зевак на улице предстала удивительная картина: высокий, великолепный улан взлетает по ступенькам из подвала с яблоками в руках. Лейла сообразила, что Вивиан сейчас войдет в дом, и бросилась внутрь убрать бумагу, карандаш, грязные тарелки, кое-что из нижнего белья, висевшего для просушки у огня. Наспех прибравшись, она подлетела к зеркалу, поправляя волосы и проклиная себя, что оказалась не готова. Но кто смог бы подготовиться, когда имеешь дело с таким мужчиной?
Что-то темное заслонило дверной проем. Лейла повернулась и увидела, как он, держа шлем в руках, нагнув голову, входит в квартиру. Она вдруг с ужасом осознала, как грязно в ее комнате, и пожалела, что у нее не такая квартира, как у Рози.
— Я как раз собиралась зажечь лампы, — поспешно соврала она. — Сегодня такой мрачный день.
Несколько спичек упали на пол, и он отобрал их у нее.
— Позвольте мне.
— Хотите чай? — Лейла торопливо убрала тарелки и поставила чайник на огонь. От его присутствия комната показалась ей гораздо меньше. Ей стало неуютно в своем собственном жилище.
При зажженных лампах комната казалась не такой холодной, а он в их свете был неотразимо привлекателен. Блики от ламп играли на его волосах и золотой оторочке кителя. Лейла принялась готовить чай, сожалея, что позволила ему войти, и удивляясь, почему он не начинает разговор, ради которого пришел. Поставив на поднос две свои лучшие чашки, она пошла к столу, около которого, глядя на нее, стоял Вивиан. Лишь после того, как она села, он тоже сел и вытянул свои длинные, в сапогах со шпорами ноги.
Лейла налила чай и пододвинула к нему чашку и вазу с сахаром.
— У меня есть овсяный пирог. Хотите?
— Нет, спасибо. — Он положил в чай сахар и медленно размешивал его. — Что вы собираетесь делать, когда шоу закроют?
Лейла оторопела. Она ожидала попыток примирения, объяснений… даже извинений…
— Шоу? Мне дали роль в следующем.
— Великолепно! Это означает, что я снова смогу видеть вас, хотя бы из партера. А страусиные перья будут?
Она покачала головой, которая и без того шла кругом.
— Ничего похожего. Мы все будем деревенские девушки. Дело происходит перед Ватерлоо, — это была известная битва, вы, наверное, знаете.
— Да, где-то слышал, — промямлил он. Сообразив, что глупо объяснять солдату про Ватерлоо, она быстро сказала:
— Настоящей сенсацией шоу станет мужской хор, одетый в великолепные мундиры, вот как на вас. Все военные влюблены в Веселую Мэй, кокетливую дочку полковника.
Вивиан странно смотрел на нее, и она заволновалась еще больше.
— Должно быть, они все большие дураки, — сказал он.
Она засмеялась.
— Это довольно глупая история, правда. Лучшее, что в ней есть, это Франц Миттельхейтер. Он так великолепно поет, что остальное не имеет значения.
— О? Расскажите мне о нем.
Она рассказала ему все о новом ведущем актере и о его постоянных ссорах с Лестером Гилбертом, которые, по-видимому, скоро перерастут в большой скандал. Вивиан слушал внимательно, и она настолько увлеклась, что, рассказывая о Лестере Гилберте, который настаивает, чтобы австрийца звали «Френк Миттен», сердито взмахнула рукой и чуть не опрокинула кувшин с молоком.
Густо покраснев, Лейла сказала:
— Я не собираюсь утомлять вас этими рассказами. Вы пришли сюда не для этого…
— Вас это очень беспокоит? — спросил он тихо. Теребя пальцами стеганый чехольчик на чайнике, она признала, что да. Затем решительно добавила:
— Я не могу похвастаться родословной, капитан Вейси-Хантер, и я плохо образованна. Но я тоже кое- что понимаю. Мистер Гилберт считает, что публике надо показывать только то, что легко и понятно. Франц Миттельхейтер великолепен. Вместо того, чтобы пытаться превратить его в обычного исполнителя, не отличающегося от остальных, Гилберту следует заставить всех остальных подняться до его уровня. «Веселая Мэй» — это то же самое, что и «Девушка из Монтезума», с такими же песнями и теми же комиками, проделывающими те же самые трюки. Разве это может быть действительно интересно? А мужчины на сцене — «большие дураки», как вы их назвали, — отчаянно влюблены в одну и ту же девушку. Но они так играют, что в это трудно поверить. — Она пожала плечами. —Переименование бедного мистера Миттельхейтера во Френка Миттена было последней каплей. Конечно, зрители не смогут выговорить его фамилию, если не просить их об этом. Но разве Миттельхейтер произнести труднее, чем «пресвитерианский»?
В его глазах плясали веселые огоньки, но он серьезно согласился с ней.
— А вы поделились своими размышлениями с Лестером Гилбертом?
Она покачала головой и улыбнулась.
— Вы не знаете мистера Гилберта.
— Думаю, что и вас я не знаю. Но очень хотел бы, — сказал он решительно.
Осознав, как легко она подпала под его очарование и забыла, кто он есть на самом деле, Лейла рассердилась.
— Я думала, этот вопрос мы уже выяснили.
— Этот да, — согласился Вивиан. — Но неужели ваши мерки так высоки, что не позволяют никому сделать даже одной ошибки?
— Это я сделала ошибку, — сказала она поспешно, надеясь положить конец этой теме. — Мне не следовало идти с вами в ресторан в тот самый первый раз.
Он мгновение размышлял над ее словами.
— Вам совсем не нравится моя компания?
Ей стало невыносимо сидеть с ним за столом друг напротив друга, и она встала и подошла к плите, на которой фыркал чайник. Он, конечно, тоже встал и подошел к ней еще ближе, чем-то было за столом. Как она могла сказать мужчине, стоящему рядом с ней в ее собственном доме, что ей не нравится его компания, тем более что это была неправда?
Она подняла голову и посмотрела на него.
— Я не вчера родилась и знаю, чего мужчины, вроде вас, хотят от таких девушек, как я, только одного, и я не позволю вам зайти так далеко.
— Конечно, не позволяйте, — тепло поддержал он ее. — Все было бы отлично, если бы вы с самого начала правильно вели себя. С вашей стороны было несправедливо обращаться со мной, как девушке из Линдлей.
Это было невероятно. Он считал, что во всем виновата она одна.
— С моей стороны несправедливо?
