Он стремительно встал и нарочито медленно двинулся к ней. В каждом его движении чувствовалась ленивая угроза. Должно быть, он подошел слишком близко, потому что она вскрикнула и попыталась прошмыгнуть мимо него. Он потянулся за ней, но не успел схватить ее за руку, однако его пальцы ухватили шелк ночной рубашки, и когда она попыталась ускользнуть, рубашка стала сползать с ее плеча. Но Мартиса остановилась и повернулась лицом к нему.
Взяв ее за подбородок, он поднял ей голову и поцеловал ее в губы, а затем стал целовать ее стройную белую шею, спускаясь все ниже. Она была теплой, ее сладкая кожа хранила слабый аромат цветочного мыла, и этот аромат, казалось, сводил его с ума. Это все его гнев… Нет, это его желание, неистовое и горячее, и слишком долго копившееся в нем. Оно терзало его душу, разрывало мускулы, и он не мог ее отпустить.
Мартиса застонала и прижалась к нему, он почувствовал, как ее грудь упирается в его грудную клетку, а сердце начинает биться все сильнее. Мягкая, подвижная как ртуть, волнующая, она трепетала в его объятиях. Ее пальцы коснулись его плеч, потом зарылись в волосы. Каждое ее прикосновение разжигало его чувства, Он опустил голову ниже и стал ласкать губами ее ключицу. Его язык, казалось, высекал огонь из ее обнаженной кожи. Мартиса тихо ахнула, он содрогнулся всем телом, его пронзило острое желание, темное и неукротимое, настойчиво требовавшее утоления. Он желал ее здесь и сейчас. Он хотел, чтобы она раскинулась на его кровати во всем своем золотом блеске и великолепии. Она принадлежит ему, но между ними все еще стоит ее ложь, поэтому сегодня ночью он не отпустит ее без ответа.
— Нет!
Она отстранилась от него и попятилась, мотая головой.
— Мартиса!
— Нет! Оставьте меня в покое!
Его ярость и гнев разгорелись еще сильнее.
— Миледи, вы обманывали и дразнили меня, морочили мне голову! Ей-богу, самое меньшее, что я могу сделать, так это добиться от вас правды, и я ее добьюсь!
Мартиса вскрикнула, но он был безжалостен. Он крепко схватил ее, она отчаянно боролась, но он был сильнее, ее удары на него не действовали, он их почти не чувствовал.
Он швырнул Мартису на кровать. Она попыталась сесть, но он навалился на нее сверху, давая волю своему гневу.
— Что вы здесь делали?
Оказавшись его пленницей, она вскипела.
— Я вам уже сказала!
— Это ложь! — Оседлав ее, он смотрел на нее сверху вниз и скрежетал зубами от ярости. — Говорите правду!
— Я вам уже говорила…
—…вранье, — закончил он за нее. — Вы мне наврали.
Ну да, она соврала. Она отчаянно извивалась под ним, совершенно не собираясь отвечать на его вопросы. Своими движениями она вносила еще больше сумятицы в его чувства. Ночная рубашка задралась до бедер, открыв длинные стройные ноги, такие мягкие по сравнению с его ногами, ворот сорочки сполз набок и обнажил одну грудь, ту, которую он уже попробовал на вкус. Внезапно Мартиса застыла неподвижно. Она смотрела в его глаза, и в ее взгляде читалась ярость, но только не страх. Эта девчонка никогда не боялась.
Он мрачно улыбнулся, обхватил одной рукой оба ее запястья и поднял ее руки высоко над ее головой. Некоторое время он выжидал, наблюдая за ее глазами, затем его взгляд двинулся вниз по ее почти обнажившемуся телу. Он невольно застонал. Можно было только удивляться, каким чудом ее красота сумела так покорить его, именно когда ему ни в коем случае не следовало покоряться. Наверное, на него действовало что-то в ее голосе, в ее грациозной походке. И в ее глазах. В глазах, которые теперь дерзко смотрели на него.
Она не боролась, и он стал ласкать ее свободной рукой. Обхватил пальцами сосок и стал потирать его подушечкой большого пальца. И словно завороженный смотрел, как он темнеет, твердея под его прикосновениями. Он опустил голову и взял отвердевший сосок в рот, ощутил губами и языком его шелковистую поверхность, вдохнул возбуждающий женственный аромат ее тела.
С ее губ сорвался вскрик, она задрожала, и он понял, что в этот раз они зашли слишком далеко. Так далеко, что пути назад уже нет. Его чресла горели огнем, руки ныли от желания прикасаться к ней все больше и больше, он жаждал стать с ней одним целым, наполнить ее своим семенем.
Он отпустил ее запястья и пришел в движение, он ласкал ее губами и языком, гладил пальцами, исследовал все ее тело. Она запустила пальцы в его волосы. Ночная рубашка мешала и стала его раздражать. Он поднялся и потянул за собой Мартису, она встала перед ним, глядя ему в глаза, и он стянул ее рубашку с плеч, так что она сползла к ее ногам.
Он отступил от нее — ему нужно было увидеть ее всю, он упивался ее красотой. Потом у него мелькнула мысль: «Дурак! Она же опять сбежит и будет все отрицать!»
Но она не сбежала.
Она осталась с ним, нагая и гордая. Ее плечи, освещенные лунным светом, приобрели цвет слоновой кости, а волосы, ниспадавшие на высокую грудь, полыхали как закат.
Он издал низкий горловой звук, и на миг ему показалось, что он действительно стал чудовищем замка Кригэн, потому что у него не осталось ни одной мысли, ничего, кроме острой потребности овладеть ею. Его резкий хриплый крик вернул Мартису к реальности.
Она собиралась ускользнуть…
«Ну нет», — подумал он, решительно вернул в свои объятия и накрыл ее рот своими губами.
Наконец он прервал поцелуй и прошептал:
— Вот так, девочка, сегодня ночью между нами будет только правда. Вся правда.
Он разделся и лег рядом с ней. Она лежала неподвижно.
— Что я сделала? — прошептала Мартиса.
Он не понял, что она имеет в виду. Взяв ее за подбородок, он заглянул ей в глаза.
— Что вы сделали, миледи? Вы лгунья, а возможно, к тому же и воровка, но прекрасная.
— Нет!
Она густо покраснела и попыталась встать, но с самого начала знала, что он ей не позволит. Он схватил ее и крепко прижал к себе, позволяя почувствовать степень его возбуждения. Неожиданно для себя он понял, что его гнев проходит. Он всмотрелся в ее большие голубые глаза — эти колдовские глаза могли быть и грозными, как море, и безмятежными, как небо в безоблачный день.
— Мартиса, кто вы: ангел или ведьма? Вопреки рассудку я околдован — и отчаянно хочу вас вопреки здравому смыслу.
Его губы снова нашли ее губы, теперь он целовал ее страстно, горячо, его прикосновения стали настойчивыми и требовательными. Он набросился на нее, и она снова вцепилась в его волосы. Удерживая ее рот в плену своего рта, он опустился между ее бедер и сделал первое движение, входя в нее. Она снова напряглась. Он стал гладить ее, говорить нежные слова. Но потом он понял, что не может больше ждать, в него словно ворвался ветер, став частью его самого, он должен овладеть ею, или он будет проклят. Он стремительно вошел в теплую глубину ее тела, встретил сопротивление и застыл, ошеломленный, поняв, что она девственница. Но застыл только на мгновение — сейчас, этой ночью, это было не важно. Он застонал и вошел глубже. Мартиса вскрикнула и уткнулась лицом в его плечо. Он снова стал шептать ей на ухо и застыл неподвижно, давая ей привыкнуть к нему и принять его. Потом он снова стал ее ласкать, он знал, что если сумел разбудить в ней страсть раньше, то сможет и сейчас.
Своими прикосновениями, ласками, нежным поглаживанием он снова захватил ее. Он покрывал горячими влажными поцелуями все ее тело, пробуждая ее, требуя близости. Он снова слился с ней и в этот раз наконец-то дал волю голоду, который так долго снедал его, жег изнутри. Он двигался в ней, гладил ее изнутри, занимался с ней любовью, а потом их обоих подхватила буря. Она обнимала его руками и ногами, из ее рта вырывались какие-то бессвязные слова, его тело жаждало разрядки, но он сдерживался и оттягивал момент взрыва. Он ждал. Ждал до тех пор, пока не почувствовал, что она содрогается под ним в конвульсиях страсти. Только тогда он дал себе волю, и его сотряс взрыв фантастической силы. Он потряс
